На качелях любви - Галия Мавлютова

В приемной было непривычно пусто. Секретарша не торчала одиноким пугалом у окна. Стулья стояли у стен ровной линейкой. Закрытые шкафы настораживали своей замкнутостью. Онемевшие телефоны напоминали чучела диковинных птиц. Дверь в кабинет Зимина была наглухо закрыта. Все могу понять, но куда же подевалась секретарша – эта вечная хранительница начальнического тела и покоя? Сзади послышался тихий шорох. В приемной кто-то был. Я нервно оглянулась. В дверях кривилась безобразной улыбкой Марина Егоровна. До чего же она некрасива, просто до отвращения. Наверное, даже в ранней молодости девушка Марина не блистала красотой. Егоровна из породы женщин, коих природа обошла своим вниманием, не наградив ни внешностью, ни умом, ни добротой. Нет у них ничего, но они живут на белом свете, считая, что имеют законное право на существование. Могу допустить, что некрасивые женщины выполняют какую-то тайную миссию по уравновешиванию добра и зла на планете. Они служат молчаливыми стражами при конфликтах обеих сторон. А вдруг именно моя Егоровна является исполнительным служителем доброго начала. И она одна знает в точности, где находится эта крайняя мера, граница между адом и раем.

– Марин Егорна, а где Олег Александрович? – я обвела рукой небольшой полукруг.

– А в командировке он, моя милая, в командировке, – она будто повторила мое движение и нарисовала овал.

И круг замкнулся. Я смотрела на Егоровну, словно она прибыла по особому распоряжению из чистилища со специальными поручениями. На сей раз ей доверили важную функцию – растоптать человеческое достоинство молоденькой корреспондентки. Что она и сделала с превеликим удовольствием. Я осторожно обогнула Марину Егоровну и вышла в коридор. Мысли-скакуны прогарцевали и угасли. Гарцевали они довольно вяло, почти бесшумно. Я вернулась в свою норку. Сонька с торжествующим видом оглядела мою согбенную спину.

– Выпрямись, Дашка, а то у тебя скоро сколиоз разовьется, – весело крикнула зловредная мармазетка, перекрикивая редакционный гул.

Меня чуть не стошнило. Сразу вспомнился серпентарий с его удушливым запахом, огнедышащие змеюки, злобно шипящие, мечтающие проглотить любого, кто откроет им клетку, чтобы выпустить гадов на свободу. Я выбралась из-за стола и поплелась в буфет. У нас в редакции отличный буфет с приличной кухней и ненавязчивым сервисом. И цены вполне приемлемые. И курить можно, разрешают. Лично мне не нравится, что в буфете многие курят, но ничего не поделаешь. Творческая публика обожает яды всех мастей, включая никотин. Я села за угловой стол и замерла от охватившего меня ужаса. В сущности, ничего не случилось, все шло, как обычно, но мне было страшно, так страшно, что ни есть, ни пить не хотелось. От страха началась тошнота, спазмы и прочие нервные проявления. И тут за мой стол приземлился какой-то мужчина. Я определила принадлежность к противоположному полу по обуви. Да, обувь была превосходной. Крокодиловая кожа. Типичные Гуччи. Штук пять евриков стоят. Такие ботинки в нашей редакции имеет право носить один Зимин. Неужели? Я подняла глаза и покраснела. На меня смотрели мужские глаза, но они были абсолютно незнакомые, излучающие любопытство. Насколько я разбираюсь в психологии, эти нахальные глаза пялились на меня в упор давно.

– Курить будете? – спросил незнакомец.

Кажется, передо мной уселся сам дьявол, приняв на себя облик прекрасного принца. Сейчас примется осыпать меня соблазнами и благодеяниями. Предложит травку, коньяк, виски и Багамы. Постель и тридцать три удовольствия. Все вместе и в одной коробке.

– Я не курю, – слабо пискнула я, но мужчина уже подал мне сигарету и эффектно поднес зажигалку.

Весь буфет разом прекратил поедать салаты и другие питательные кушанья. Редакционный народ с нескрываемым интересом изучал незнакомца, а неудавшаяся фаворитка публично позиционировала себя в новом качестве. Она стала объектом поклонения чужестранцев. Я затянулась изо всей силы и громко закашлялась.

– И впрямь не курите, – усмехнулся незнакомец, – бросьте сигарету.

– Нет уж, докурю, – сказала я, стараясь проглотить пакостный дым, чтобы отдышаться, но дым застрял посредине, не желая входить в мои внутренности.

Я застыла как статуя, катая противный комок по горлу, боясь окончательно задохнуться.

– Никита, – сказал мужчина и протянул мне руку.

– Добрая, – просипела я, натужно выталкивая противный комок наружу.

– Не злая, сразу видно, – согласился Никита, так ничего и не поняв. – Идем отсюда, а?

– Мне отпроситься надо, – я оглянулась.

Клубы табачного дыма яростно носились по буфету, будто на редакцию внезапно снизошли грозовые тучи, угрожая пролиться на присутствующих каменным градом. Сотрудники обедали, курили, разговаривали. И уже не обращали на нас внимания. И на грозовую тучу тоже. Мне казалось, что меня пожирают взглядами, нет, снова ошибка вышла, я стала неинтересна окружающим. Если уйду, не отпрашиваясь, никто ничего не заметит. Марина Егоровна спохватится только к вечеру. А Лариса Петровна уже отбыла в неизвестном направлении, пользуясь отсутствием генерального. Наверное, поехала к косметологу, чтобы освежиться на досуге. Она всегда сбегает с работы, когда Зимин отлучается в командировку. А сотрудники старательно делают вид, что им все по фигу. Ушла и ушла, лишь бы подольше не возвращалась.

– Пошли, – сказала я, вдавливая сигарету в пепельницу.

В лифте никого не было. Охранники внизу болтали о чем-то своем, мужском и важном. Наверное, обсуждали футбольную таблицу. На это мужских мозгов хватает с лихвой. Охранники даже не взглянули на меня. Внизу торчал серый автомобиль. Рядом со мной был красивый мужчина. Весна благополучно докатилась до середины сезона. Она находилась в самом разгаре. Свежими и яркими лучами сияло апрельское солнце. Оно набирало силу, еще не успев устать от тяжелой работы. А у меня случился карьерный облом. Отбыл в небытие главный судья и самый желанный мужчина на свете. Налицо рассыпанный калейдоскоп из мелких осколков девичьей судьбы. Все в этом мире способствовало моральному разложению начинающей журналистки. В довершение к сложившейся картинке в калейдоскопе событий я только что совершила первый побег с работы. И у меня разгорелись первые разногласия с руководством. Все у меня было впервые. И мне безумно захотелось окунуться в бездну разложения.

– Добрая – это фамилия, а какое-нибудь имя у нас имеется? – сказал Никита, поворачивая ключ зажигания.

– У нас какое-нибудь имеется, я – Дарья, – сказала я, высовываясь в окно.

Никто не смотрел на меня из окон редакции, провожая любопытным взглядом. А мне очень хотелось, чтобы кто-нибудь загрустил обо мне, вспомнив ненароком, что есть на свете одна добрая девушка по имени Дарья. Но нет, редакционные окна были наглухо задраены, на них не висели гроздьями любопытствующие коллеги, даже Соколов не выглянул. Наверное, накушался колбасы с коньяком и уснул. Прямо на работе. На ложе из трех стульев.

– Куда едем? – сказал Никита.

– Не знаю, куда-нибудь, – бодро отозвалась я.

Мне было все равно, куда мы поедем. И еще мне хотелось выглядеть смелой и бедовой девчонкой. Таких всегда забирают с собой, скатываясь в бездну порока. Веселой компанией легче съезжать под горку.