Глубинная ловушка - Валерий Рощин

Снижаемся.

Техник сначала ныряет к пилотам, потом возвращается и сдвигает назад широкую дверь с квадратным иллюминатором. Подозвав меня, показывает на поверхность моря.

– Четыре пятна от «омабов» видите?

– Еще бы их не увидеть!

– Посередине этого квадрата находятся размытые остатки масляного пятна. Мазут, соляра или керосин. И несколько предметов непонятного происхождения.

– Понятно. Проверим…

ОМАБ – это ориентирно-маркерная авиабомба. При падении о поверхность моря разбивается тонкая мембрана в ее носовой части; в воду попадает и растворяется специальный порошковый краситель. В результате появляется огромное пятно ядовито-зеленого цвета. При слабом волнении моря пятно держится несколько часов и с хорошей высоты его легко заметить с приличного расстояния.

«Вертушка» выполняет разворот и заходит точно в центр квадрата, образованного четырьмя ярко-зелеными пятнами. Мы приводим снаряжение в полную готовность.

– Пониже, парни! – прошу бортового техника. – Мы же пловцы, а не прыгуны с трамплина!..

Экипаж снижает машину до приемлемых пяти-шести метров. Я усаживаюсь на обрез дверного проема и, прижимая к лицу маску, прыгаю в воду. Трое из оставшейся пятерки должны последовать за мной…

«Да, это не Рио-де-Жанейро! И даже не Норвежское море! – окатывает ледяным холодом первая же мысль. Температура воды у берегов Норвегии была около одиннадцати градусов. Это просто кипяток в сравнении со здешним экстримом!»

В короткий летний сезон на освободившейся ото льда акватории моря Лаптевых вода в слое десяти-пятнадцати метров прогревается до «сумасшедшей» температуры в три-пять градусов. До горизонта глубины в двадцать пять метров она стремительно понижается и до самого дна гуляет возле точки замерзания.

Одним словом, не Анапа. Без использования активного обогрева гидрокомбинезонов здесь не обойтись.

Пока десантируются три моих бойца, я проверяю плавающие предметы. Ими оказываются куски легкого серовато-серебристого металла с напылением какой-то пористой хрени, изолирующей то ли от тепла, то ли от звука… Я мало разбираюсь в высоких технологиях, но знаю точно одно: именно благодаря этой хрени мусор уверенно держится на плаву.

Это уже кое-что. Двигаемся дальше.

Обязанности распределены до вылета. Проверяем связь и приступаем…

Каждую из трех пар возглавляет опытный пловец: я с Фурцевым иду осматривать дно; Устюжанин с напарником остается на переходной глубине; Белецкий со своим вторым номером дежурит на борту вертолета, выполняя функции спасателей. Это одно из наших незыблемых правил: если, не дай бог, что-нибудь случится с работающими на глубине пловцами – спасатели будут свежими, незамерзшими и с максимальным запасом дыхательной смеси в аппаратах.

* * *

Берег с устьями мутных рек далеко; мелководных банок, добавляющих в воду илистую взвесь, поблизости нет. Потому и видимость в здешних водах получше, чем в Норвежском море. Пожалуй, более шестидесяти метров. Но, к огромному сожалению, замечательная прозрачность воды заметна лишь в верхнем слое. Дело в том, что солнце в здешних широтах никогда не поднимается высоко над горизонтом, а от его положения на небосклоне напрямую зависит, насколько далеко свет проходит под воду. Или, выражаясь научным языком: насколько велик фотический слой – поверхностный слой воды в океане, в котором имеется достаточно света для процесса фотосинтеза. Нижняя граница данного слоя определяется глубиной, где количество света не превышает одного процента. Наиболее глубоко солнечные лучи проникают на экваторе, когда светило стоит в зените. При погружении в тех краях иногда кажется, будто рельеф дна просматривается до отметки метров в триста. На самом деле эта цифра, конечно, поскромнее, но тем не менее в заполярных районах такой фокус не пройдет – тут без искусственного освещения на семидесяти метрах не увидишь и собственной руки…

Пара Устюжанина остается на полпути – это их «площадка» для экономии дыхательной смеси. Увы, даже самые современные ребризеры с электронным автоматическим управлением составом дыхательной смеси не способны быть экономными на больших глубинах. Вот и получается, что у поверхности в нашем аппарате можно работать полдня, а на сотне метров – всего тридцать минут.

Мы с Фурцевым уходим дальше.

Глубина постепенно сжимает тело, чувствуется каждая складка шерстяного нательного белья и гидрокомбинезона. Пропасть под масляным пятном насчитывает шестьдесят восемь метров, и вскоре нам приходится включить штатные фонари.

Надежный «шестереночный механизм» предсказывает скорую удачу. Да и логика бубнит о том же: коль обломки плавают даже на поверхности, то внизу их должно быть немерено.

Луч шарит по коричневатому дну и периодически натыкается на металлические детали, излучающие таинственный матовый блеск. Никакого излучения, конечно же, нет – это обычные оптические эффекты, связанные с преломляющими свойствами воды и малым количеством света.

В последний раз смотрю на экран навигационно-поисковой панели. В радиусе ста метров чисто – сканер отмечает только мелкие объекты.

– «Барракуда», я – «Скат».

– Отвечаю «Скату», – моментально отзывается Устюжанин.

– Мы на месте. Вижу на дне кое-какой металлический мусор.

– Много? – спрашивает он.

– Границ поиска не определил, но, думаю, и на вашу долю хватит. Приступаем…

Из-за низкой температуры работать чертовски тяжело. Пока шевелишь конечностями, ищешь обломки, пихаешь их в большой мешок – холода не чувствуешь. А стоит замедлить движение, как начинает колотить мышечная дрожь. Электрообогрев от небольшого аккумулятора пашет на максимальной мощности, но тепло от него ощущают грудная клетка с поясницей, а ноги все равно замерзают. Виной тому огромное давление на большой глубине. Оно с силой обжимает вокруг наших тел гидрокомбинезоны, не оставляя и намека на спасительную воздушную прослойку.

Дыхательной смеси остается в обрез. Предупреждаю Георгия о решении начать подъем и даю знак Фурцеву. Подхватив большие мешки с добычей, мы медленно плывем вверх…

Устюжанин с напарником встречают нас на глубине пятидесяти метров. Я передаю панель и подсказываю направление на участок дна, где видел оставшиеся обломки. Друг кивает и отправляется заканчивать нашу работу…

На самом деле обломков осталось немного, и вторая пара пловцов должна их добрать. Это в том случае, если третья ступень рухнула в море целенькой. Если же развалилась в воздухе, то ползать нам по проклятому дну до самой китайской пасхи.

Сказать, что мы замерзли – не сказать ничего. Порой кажется, будто в складках гидрокомбинезона похрустывает лед. Одолевает неистовое желание ускорить подъем и вырваться из ледяного плена, но делать этого нельзя.

Все. Наконец-то мы достигаем поверхности.

Сдвигаю на лоб тесную маску. Поднимаю из воды левую руку, а правой лезу под тугую манжету за сигнальным патроном. Достав его заиндевевшими пальцами, отвинчиваю крышку и привожу в действие; из патрона валит и стелется над водой оранжевый дым. Нарезавший круги вертолет тотчас меняет курс, снижается. Дым выполняет сразу две функции: обозначает наше место и помогает летчику определить направление ветра для безопасного захода…