Вольер - Алла Дымовская

– Хорошо. Это хорошо, – только и ответил. И рукой костлявой, но властной указал – мол, иди, куда хотел.

И Тим пошел. Он из всего произошедшего с елкой и с книжкой понял только одно – случилось нечто. Очень важное и серьезное. И в первую очередь не для него – для старого Фавна. Но что именно, он не знал и не мог угадать наперед. На Колокольне пробили красный час – час молитвы Радетелю. Почему именно красный? Так уж принято.

На новой границе было тихо. И с чего бы громко? Не Соборная площадь, как‑никак, а глухая окраина. Близились сумерки. Но Тим пока выжидал, не спешил лезть в крапиву. Хотя теперь коварные, жалящие стрекала ее не представляли опасности – Тим был закутан с головы до пят в полный защитный плащ. Жарко и неудобно страсть как, но что поделаешь! Не столько из‑за крапивы даже напялил он на себя это жесткое и неприятное к голому телу одеяние. Тут было своего рода предвидение: как выйдет он за красные столбы (если выйдет, конечно), так и покинет его защита Радетеля. Иначе к чему бы сама граница? Оберегать и опекать – вот ее задача. Значит, всего этого он лишится. Нынче и внутри сделалось небезопасно, Аника‑то пропала, а уж снаружи – что и говорить! Однако Тим был готов. При себе, за поясом штанишек, на всякий разный случай нож‑саморез и складной аршин для стукалочки. Он не ведал еще такого слова, как «вооружен», но нечто похожее в бравом образе себя самого мелькало в его сознании. За границей в сторону клонящегося солнца – сначала чистое поле, а невдалеке – лес. Поле ладно. Поле – это ничего. Но вот лес! В нем будет плохо видно, тем более ночью: за деревьями от бродяги мало толка, а цветные фонари там навряд ли водятся. Вдруг что выскочит из‑за тех деревьев? Или кто? Интересно, Лжерадетель, он кто или что? Скорее всего, что. Все же нежить. А ну как их много? Очень тогда Тиму поможет его нож‑саморез. Да и против одного сомнительно. Зато с ножом оно спокойнее.

Батюшки! Тут же подумалось ему. Да в уме ли он, Тим! Неужто и впрямь сможет поднять он руку, чтобы… чтобы что? Убить? Поранить? Остановить? Запугать? Отвратить? Ведь это против завета, первого из трех и наиглавнейшего! Но вот в чем вопрос – ежели на самого Тима надвинется зло и захочет его погубить? Стоять и ждать, пока убивать зачнут? Что так, что этак ждет его конец в нынешней жизни. Нет уж, он стоять не будет. Может, в заветах о таком и не сказано, ибо не было нужды прежде. Но стоять он не будет. Хоть молния, хоть гром, пусть испепелят до костей, но он станет защищаться. Ножом или аршином, уж как выйдет. Это верно. Он поправил суму, висевшую наискосок через плечо, похлопал по раздутому боку, будто приободрял и себя, и вещи, взятые в поход. «Азбука», родная и заветная, при нем, а еще: пяток пирожков с повидлом – за ужином утаил от «домового», коробка с сокровищами – засушенный жук‑рогач, и желудевый человечек, и гороховое ожерелье, пара запасных сапожек – мягких и тонких, но прочных что твое железо, ногами‑то ходить придется много. Больше ничего в дальний путь взять с собой не захотел. Ни к чему лишняя обуза. Прокормиться можно и в других поселках, а в лесу бывают по случаю орехи и ягоды. По крайней мере, в дубовой роще у Дома Отдохновения бывают желуди, так чем же лес хуже! А дальше сил загадывать у него не было.

С Колокольни Времени прозвенел о себе синий час. Вот и пришла пора. Сумерки стали достаточно густы, чтобы проявился ВЫХОД. Тим стиснул зубы, зажмурился – так бросался он с мостков в прохладную реку, когда из жары да сразу в воду, ох студено! Шагнул вперед. Ша‑шаг‑шаг. Хватит, наверное, и открыл глаза. Будто угадал, до столбов – руку протяни, достанешь. И знаки, они тоже тут. Знал уж, что делать дальше. Вытянул ладонь, коснулся робко, словно бы просил о чем. А так и есть. Просил ВЫХОД, чтоб помог, чтоб дал ему одолеть эту загадочную ИНСТРУКЦИЮ. Не успел про себя помолиться Радетелю, как она уж и вспыхнула, белая, словно пронзенная лучистой луной‑бродягой. Что дальше‑то делать? Может, слова какие надо произнести? Но это вряд ли. Радетелю он и без того молился, так что это не поможет. Дурень он дурень! Надо ладонь свою приложить опять! Если в первый раз сработало, отчего бы и вдругорядь не случиться посему? Тим вытянул руку вновь. Пальцы его словно бы гладили сверкающие знаки, уважительно и с нервным трепетом.

ИНСТРУКЦИЯ замигала, вроде и одобрительно, может, хвалила Тима за сообразительность. Потом пропала так же внезапно, как и появилась. А на ее месте… На ее месте вспыхнули знаки иные:

ВАШЕ ИМЯ? – и под ними повисла в воздухе еще целая гирлянда разнообразных знаков, обрамленных строгой, отдельной рамкой приторно‑желтого света.

Тим замер в замешательстве. ВАШЕ ИМЯ? Почему ВАШЕ? Он, Тим, здесь один‑одинешенек! А если бы было много, так неужто имя одно на всех? Ох, хоть голову сломи! Машинально, вне его желания, губы раскрылись сами собой, из горла вылетело короткое: ТИМ. Никакого ответа. Значит, не так. Ему ни с того ни с сего стало стыдно. Ну соображай же, увалень! Медленней тебя мозгой ворочает разве толстяк Туор! Ну же! Чего от него хотят‑то?

Знаки в рамке: А, Б, В, Г… Свет, ты мой! Это же простой список «Азбуки». Вот и не стой, чай, не пограничный столб! Набирай Т…

Нет, нет! Нельзя так! Внутреннее чувство, то самое, которому не было названия, остановило его, как если бы поймало за опрометчивую руку. Что, если? Указательный палец его последовательно вывел: ТРЕФ. Так звали дальнего соседа, жившего по другую сторону от площади, добродушного молчуна, забавно сопевшего носом – трижды он выигрывал конкурс по распитию елочной шипучки, будто и не живот у него был, а настоящая прорва. Стало быть, ТРЕФ. Теперь вроде и поздно на попятный.

ВАША ЗРЕЛОСТЬ?

Этот вопрос Тим прочел влет. Уже вошел во вкус. Да и что тут сложного. Занятно лишь, что вновь к нему обращаются, как принято говорить нескольким людям сразу. Лихо набрал ответ: ВТОРАЯ. А какая же еще? У Трефа‑то двое внучат, поди, давно не юнец.

ВАША ЦЕЛЬ?

Рано он радовался. Вот так задачка! Что же ответить‑то? Какая у Трефа может быть цель – найти озера шипучки, что ли? Надо сказать про свою. А у него? Поиски Аники – нет, не годится. Тут Радетели спасибочки скажут, мол, за старание, но без него обойдутся – сами сыщут, так что вдруг и не пустят. Вопрос, смогут ли найти? До сих пор что‑то не вышло! Но это к его делу сейчас не относится. Значит, придется снова врать. Если бы не пропала, положим, Аника, зачем бы он отправился по ту сторону границы? В другой поселок на обмен и поселение? Так это к летучим шарам обращайтесь, милости просим! Нет, тоже не годится. Зачем бы пошел… Ах, свет мой! Ноги его дрожали, по спине то бежали колкие, леденящие сердце мурашки, то, наоборот, бросало от внутреннего жара в обильный пот. Знаки стали тускнеть. Тим на грани испуганного обморока осознал, что сейчас исчезнут совсем. Да сообщи хоть что‑нибудь, пока не поздно! Дрожащие пальцы его набрали из азбучных символов:

ХОЧУ ЗНАТЬ И СМЕТЬ.

Слова перестали расплываться, вспыхнули трижды. Исчезли. Чтобы смениться иными: