Вольер - Алла Дымовская

– Отчего же не поглядеть, если охота есть, – безучастным, тусклым голосом отозвался Фавн. (Он‑то, Тим, боялся и неспроста, будто старик опять грозить зачнет или еще какую пакость выкинет! Стало быть, зря!)

– А ты сам‑то, может, знаешь, долго ли ту ИНСТРУКЦИЮ разбирать придется? Нет ли способа какого, чтоб сразу до самой сути добраться?

– Не знаю, – равнодушно ответил Фавн, все елочку стругал – когда тут отвлекаться по пустякам? Но словно бы вдруг и вежливость проявить захотел, все же одному не сахар. Наверное, прикинул: Тим ничего себе, пусть заходит время от времени, а для этого надо любезность показать. В общем, спросил: – Что это у тебя, в свертке? – и голос его дрогнул надеждой.

Думал он, одержимый и старый, будто ему чурочку‑деревяшечку какую в дар принесли – решил Тим про себя. А надо бы. Эх, чего ему было раньше‑то сообразить! Развернул край от занавески, что с окошка слухового тетушки Зо. Показал.

– Вот, Фавн, гляди. Эта такая штука занятная. Чтоб знаки в слова собирать, и потом они о разных предметах говорить тебе будут, – попытался Тим, насколько мог доступно, объяснить суть «Азбуки» старику. Вышло не так, чтобы очень ясно, но уж как вышло. – Это называется чтением. Ну, когда рисованные знаки собираешь. Ты читать‑то умеешь?

– Не‑а, – мотнул седой головой старик. Реденькие волосы его растрепались от легкого движения, как одуванчиковый пух, придав его облику несколько дураковатый вид. Хотя, куда уж больше?

И чего это он, Тим, с глупостями полез? Да разве и не глупость? Ну откуда Фавну знать, как знаки в слова собираются? По правде говоря, на это лишь надежда и была. Странное старик выкликал порой и странное делал. Мало ли что? Но, скорее, с ним бродяга заговорит с небес человеческим голосом, чем старый Фавн знаки разбирать выучится.

Однако книжку он взял, даже елочку свою отложил – дал подержать «домовому» вместе с инструментом. Еще погрозил, дескать, не вздумай на щепки истребить и выбросить, видно, случаи уж были. Что же, и «домового» понять можно: ежели, что ни день, так в доме, его попечению вверенном, полный елочный кавардак творится.

Тим подсел к старику и, неизвестно зачем, стал показывать ему разные картинки в книжке и знаки к ним. Переключал символы в нужном порядке внизу прозрачной коробки, вроде как забавлял Фавна, да чего уж греха таить, и себя тоже.

– Это, стало быть, яблоко. А вот это мальчик ест яблоко. А здесь – девочка и у нее кукла. А это рядом, я не знаю что, – Тим указал на блестящий, парящий перед ними здоровенный предмет: будто вытянутая дождевая капля на самом кончике березовой ветки, когда ей вот‑вот падать вниз. По поверхности предмета скользили переливчатые струи. К нему то и дело подходили крохотные человечки, нажимали разные знаки и торопливо исчезали внутри. – Видишь надпись: «Режимный Коридор». Неделю бился, насилу прочел – слово‑то какое, будто кто камни ворочает. Некрасиво. Однако одолел‑таки его! Но вот что значит, ума не приложу. Сказано для перемещений. А каких и куда? Может, всего‑навсего такая дверь.

Фавн только кивнул. Долго разглядывал картинку, тыкал сквозь нее истонченным почти до прозрачности пальцем, но ничего так и не сказал. Судя по всему, интересовали его больше рисунки, а знаки, шедшие понизу, не привлекали вообще нисколько. Ну что же, пусть тешится. Все одно – скоро им прощаться, Тим как решил, так и уйдет – напоследок хоть старик порадуется. Тим показал ему серого гуся, из тех, что по весне порой залетали в поселок, а к осени снимались с гнезд и устремлялись неведомо куда. Наверное, в другое селение, чтоб никому не было обидно. Потом показал красноперого, огненного петуха, каких можно встретить у реки на равнине, если переплыть непременно на высокий берег и дальше идти к границе. Пробовали их приручать, да не вышло. Уж очень бедовые. А еще показал самую заветную, последнюю в «Азбуке» картинку – голубовато‑зеленый шар, словно бы покрытый сеткой и коричневыми пятнами, как от древесной плесени. Шар непрестанно вращался, внизу вспыхивала надпись «Океаны и континенты», очень сложная и загадочная. Сколько Тим на нее разных цветных часов убил, не выговорить! Главное, больше никаких разъяснений. Тут даже особый помощник‑кружок бесполезен оказался. Всего‑то и добился от него Тим – «Первая школа. Геокурс»??? Ну, хоть лопни с досады! Ум за разум зашел, а только отроду не слыхал он таких слов!

Но у Фавна шар этот любопытства не вызвал совсем никакого. Что ж, надо чего попроще.

– А это елка. Как у нас на Рождество Мира «домовые» наряжают по дворам. Однако эта – вишь ты, в доме растет – и как ее туда запихнули? Странно, правда? – он нажал еще раз на треугольник внизу, картинка оживилась, задвигалась, потек хоровод ребятишек вокруг лесной, разлапистой красавицы. – Ты гляди, какие игрушки‑то на ней? Ты видал разве подобное? На макушке – звездочка, под ней – малышня с крыльями, и крылья те хлопают. Сами голенькие, кудри золоченые. Называются ангелы… У нас они не водятся. А вот это дядька в красном халате и с бородой. Все время палкой машет – называется посох. А сам дядька – Морозный Дед… У нас, в «Яблочном чиже», понятное дело, ничего такого не бывает. Хотя и свои ряженые, конечно, не хуже. Может, это в каком другом поселке так‑то ходят, – продолжал Тим объяснения, и столь увлекся картинкой с нарядной елкой и хороводом, что не заметил поначалу – Фавн его уже не слушает.

А когда заметил – жутковато ему сделалось. Старик неотрывно смотрел на картинку. Неподвижные глаза его блистали серебром, словно строгие отблески пробивающегося света на нетронутом снегу ранним зимним утром. Тонкие бескровные губы кривились, как от внезапных приступов боли. Будто наступил случайно на что‑то острое. Неужто, опять вести его к «колдуну», подумал Тим. Но тут Фавн перестал таращиться на елку и хоровод и поднял взор свой, на удивление ясный, и так глянул на Тима, что аж душа в пятки. Есть одна поговорка, Тим сам слышал однажды от Яго, еще не поверил – как это душа в пятки. И очень просто. Старик смотрел на него именно так. Как… Как будто… Радетель бы мог таково‑то сверкать глазами, если бы представить, что они у него есть. Тим потихоньку свернул свою книжку.

– Елка. Это елка на Христово Рождество. А мой отец представлял святого Николая, – сказал Фавн, и вроде не он это говорил, а другой человек его устами и за него.

Тиму стало вдруг в полную меру страшно. Не в шутку, когда дух сладко захватывает, а по‑настоящему. Конечно, не оттого, что старик мог начать кидаться в него елками. Он и сам объяснить не в состоянии был, почему. Страшно, и все.

– Пойду я. Пора мне, – он снова обернул «Азбуку» в оторванный край занавески. Раньше не замечал, а теперь вот рассмотрел – на тряпице‑то все бабочки, махонькие, желтенькие, с цветка на цветок. Красивая была занавеска. К чему бы теперь?

– Когда ты хочешь читать инструкцию? – твердым, непохожим на прежний голосом спросил его старик. И как правильно спросил‑то!

– Наверное, сегодня. Как смеркаться станет. По синему часу, – честно признался ему Тим. Не посмел соврать, отчего, и сам не знал? А ведь опасность в том была. Ну как Фавн сообщит летучим шарам? Нет, не успеть ему. Да и нарушения закона нет. Ха! Да сам‑то закон есть ли нынче?