Владимир Святой. Создатель русской цивилизации - Сергей Алексеев

Блуд немедля отправил к Владимиру верных людей. Несли они не столько послание князя, сколько вести от самого предателя. «Сбылась мысль твоя, – передавал Блуд, – приведу к тебе Ярополка, так что приготовься убить его». Владимир немедленно свернул осадный лагерь и вернулся в Киев. Там он поднялся на Гору и вместе со всем новгородским войском обосновался на теремном дворе князя Игоря. Сам князь с дружинниками занял построенный при Игоре великокняжеский дворец – каменный терем. Площадь же двора на время превратилась в воинский стан.

Это жест призван был убедить Ярополка в чистоте намерений брата. И Ярополк, на свою беду, поверил. После ухода Владимира Блуд сказал своему князю: «Пойди к брату своему и скажи ему: Что ни дашь мне, то я приму». Ярополк, уже согласившийся на почетную сдачу, тут же с небольшой дружиной отправился в Киев. По пути к нему обратился некто Варяжко, тоже княжеский «милостник», судя по имени – полуваряг не слишком знатного рода. Вполне представляя себе законную судьбу свергнутого князя, Варяжко сказал: «Не ходи, княже, убьют тебя». «Таков-то ты милостник у князя», – насмешливо заметил Блуд. «И то – всякий милостник подобен змее запазушной», – язвительно парировал Варяжко, имея в виду самого воеводу. И продолжил, обращаясь к князю: «Беги, княже, к печенегам, и приведешь воев».

Но Ярополк смирился со своей участью, надеялся на милость брата и, помимо прочего, не собирался обращаться за помощью к убийцам Святослава. Он продолжил путь и прибыл в Киев. С дружиною он поднялся к теремному двору и был приглашен братом в терем.

Ярополк и шедший с ним рядом Блуд вошли в двери княжеского чертога первыми. В этот миг два варяга, спрятавшихся по обе стороны дверного проема, вонзили в князя мечи. Блуд захлопнул и запер дверь перед идущими следом дружинниками. Ярополк умер на месте. Когда это стало ясно, двери распахнулись. Месть за Олега свершилась.

Увидев, что князь мертв, большинство дружинников сопротивляться не стали. Да и смысла то не имело. Лишь Варяжко, охваченный горем и ненавистью, «бежал со двора». Путь он держал туда, куда и звал князя – в печенежскую степь. От него печенеги получили первые ясные вести о смене власти в Киеве. И их отряды двинулись к границам Руси. Вряд ли кочевников вдохновляла месть за сына Святослава, хотя Ярополк и поддерживал с ними мир. Но смута на Руси, казавшаяся неизбежной и затяжной, сулила дешевый прибыток. В печенежских ратях шел и Варяжко – как провожатый и один из предводителей. Если Блуд коварно предал своего князя, то Варяжко из верности князю предал на поток и разграбление саму Русь. Его летопись и стоящее за нею предание – странное дело – как будто совсем не осуждают. Для той эпохи верность «милостника» господину-покровителю, верность князю и своему «роду», вообще личные обязательства значили гораздо больше, чем преданность «стране» в целом. Самого последнего понятия – преданности стране, Руси, как ответственности пред всеми ее людьми – еще не существовало. Такие представления принесет, и не сразу, христианская эпоха, сплотившая разрозненные «роды»-племена в единый народ.

Так Владимир убийством брата заработал первую и самую затяжную из своих войн, которую потом пришлось вести до последнего вздоха. Но пока он еще не знал об этом и мог наслаждаться полученной властью. Бегству Варяжка князь внимания не уделил. Отомстив, – как пытался уверить себя и окружающих, – за гибель Олега и освободив для себя княжеский стол, Владимир сразу провозгласил себя князем киевским, великим князем русским. Произошло это 11 июня 978 года.

Обосновавшись на теремном дворе, Владимир встретился с женой брата – «грекиней». Красота лица бывшей монахини не поблекла, хотя она в ту пору носила ребенка. Владимир прельстился – и «залег» вдову убитого. Беременность его то ли не смутила, то ли он ничего о ней еще не знал. Никакого чинного брака князь не совершал, видя в «грекине» рабыню-полонянку и собственную военную добычу. Вскоре, поздним летом или в начале осени 978 года, она родила сына.

Ребенка назвали Святополком – древним славянским княжеским именем, соединявшим в то же время половины имен его деда Святослава и настоящего отца, Ярополка. То, что Святополк сын Ярополка, Владимир, естественно, понял сразу. Ребенка «от двух отцов» он невзлюбил, но все-таки признал своим, даже имя дал в напоминание о погибшем и стал воспитывать. Мать же Святополка теперь, после рождения сына, Владимир приравнял к своим женам.

Итак, Владимир стал великим князем русским, наследником власти Олега, Игоря и Святослава. При этом в его руках, под непосредственной, без «всякого княжья» властью оказалось больше земель и градов, чем у кого-либо из предшественников. Он сам владел не только Киевом, Переяславлем и Любечем, но также Деревами, Новгородом, Псковом, Полоцком и, вероятно, Смоленском. Такого могущества ни один прежний русский князь не достигал. Кривичи, меря, весь, эстская «чудь», а на юге – древляне и севера исправно платили дань ему, киевскому великому князю.

Такая власть уже превосходила понятия просто о «княжеской». И Владимир, наряду с княжеским, принимает новый титул. Он восстановил употреблявшийся самыми первыми русскими князьями IX века, но забытый начиная с Олега тюркский титул кагана. Когда-то его принятие являлось вызовом хазарским каганам, владычествовавшим в Степи. Теперь, после падения каганата под ударами Святослава, русский князь становился в некотором роде законным наследником каганского достоинства. «Старый новый» титул, равновеликий по общему мнению императорскому, закреплял новую роль Руси Рюриковичей на международной арене – роль единственного гегемона для всей Восточной Европы. Роль эту завоевал для Руси Святослав – дело не менее важное, чем так и не добытые им территориальные обретения. Но именно Владимир осознал ее и первым стал использовать по назначению.

Владимир и не скрывал своего положения захватчика власти. Оправдывая себя местью за Олега, он в то же время рассматривал произошедшее как конец прежнего «рода» русских князей и начало нового, родоначальником коего хотел стать сам. В знак этого он сменил родовую эмблему Рюриковичей, изображавшуюся со времен Святослава на княжеских печатях, а еще при Игоре добивавшейся на иностранные монеты из княжеской казны. Игорь, Святослав и Ярополк в качестве родового знака использовали двузубец, сохранявший еще очень отдаленное сходство с древними ладожскими схематическими изображениями норманнской ладьи. Владимир – первый, судя по всему, князь, получивший чисто славянское воспитание, – расстался с этим старым символом, изменив его почти до неузнаваемости. Двузубец у него превратился в трезубец – священный знак, широко известный и поднепровским славянам, и степным кочевникам. Тем самым Владимир как бы положил начало новой традиции. И традиция эта взывала больше к преданиям Юга, чем Севера.

Огромной державой следовало управлять. И здесь Владимиру пригодились реформы Ольги. Князь еще в Новгороде отказался от громоздкого и рискованного ритуала полюдья. Теперь оно полностью ушло в прошлое. Власть Владимира над подданными, добытая силой оружия, и без того не нуждалась в подтверждениях. Все свое время Владимир проводил если не в военных походах, то в стольном Киеве. Что касается дани, то подвластные племена доставляли ее «повозом» на погосты. Туда приезжали – или даже постоянно там находились – княжеские сборщики дани, отвечавшие за доставку собранного в Киев.