Офицерская баллада - Тимур Максютов

– Майор Пименов, слушаю вас. Привет, Доржи, что там у тебя стряслось? Не удивлюсь, если еще и пару генералов наших арестовал!

Дверь открылась, без стука вошел майор Морозов. Подошел, молча пожал руку вскочившему Марату. Похлопал по плечу – и почему-то стало легче. Когда прокурор положил трубку, сказал:

– Я забираю лейтенанта, ему отдохнуть надо. А то он до вечера не доживет – полудохлый уже.

– Не спешите, майор, тут разговор… Должен подъехать начальник монгольской милиции – у него какое-то важное дело к Тагирову.

– Хватит пацана мучить – ему и так досталось. И еще достанется. Потерпит ваш кампан до завтра.

Когда вышли на улицу, Марат искренне поблагодарил:

– Спасибо вам, Роман Сергеевич. Мне сказали, что командир батальона приедет. Полковник не смог, да?

– Юрия Николаевича отстранили от должности и вызвали в Читу, к командующему округом. – Морозов вздохнул. – Как бы не отправили вообще в отставку. Меня назначили исполняющим обязанности комбата.

– Во дела… Поздравляю, товарищ майор!

– Дурак ты, комсомол! Я, конечно, мечтал стать командиром батальона. Но не такой же ценой. Ладно, пошли ко мне – жена рассольник сварила.

– Не, ну что вы. Неловко.

– Это я, как твой начальник, буду решать, что тебе неловко, а что – в самый раз.

Тагирову и вправду не хотелось переться в пустую холодную квартиру, где из еды была одна свиная тушенка, и даже хлеб кончился. Все-таки субординация иногда выручает. Может, и неудобно идти к начальнику ужинать, а приказал – так придется.

* * *

Дома у Морозова было хорошо. Половички, вышитые хозяйкой полотенчики, хрустальные рюмки и старомодная супница с дымящимся рассольником. Единственным признаком богатства был здоровенный японский двухкассетный магнитофон – мечта любого советского офицера. Тагиров заметил:

– Чудесно у вас! И мебель, и посуда – прямо как в Союзе! А то вон у Воробья руины какие-то дома, вилки покалеченные, двух чашек одинаковых нет.

Майор засмеялся:

– Да просто он великий комбинатор, твой Лёха. Домашние вещи оптом монголам продал – они все подряд скупают. У самих же нет ничего. Потом ходил по коллегам, побирался: где рюмку выпросит, где табуретку. А магнитофон я на чеки купил, которые в Анголе заработал. Торчал там два года – учил с переменным успехом негров из гаубиц стрелять.

Морозов разлил водку из графинчика. Выпили, поели. Жена майора, очень милая женщина, все подкладывала Марату какие-то салатики. Потом ушла к соседке, сославшись на срочное дело.

Тагиров чувствовал, как отпускает жуткий холод, оттаивает ледяной комок внутри. Но тут Роман Сергеевич снова разлил и предложил:

– За погибших пацанов. Не чокаясь.

И снова заныло сердце. Лейтенант осушил одним глотком, замолчал.

Комбат положил руку на плечо:

– Не вини себя, комсомол. Не все от нас, командиров, зависит. Хотя отвечаем мы за все – уж такая судьба. И каждая мальчишеская смерть – на нашей совести и рубцом на сердце. Потому и на пенсию уходим в сорок пять, с болячками, как у семидесятилетних. А некоторые и помирают сразу, как в отставку выйдут. Как говорится – снял портупею и рассыпался.

Марат помотал головой, горячо заговорил:

– Ну, я понимаю: на войне ребята погибают. В Афганистане, например. Хотя сейчас такое пишут дерьмо в газетах… Мол, ошибка все это. Я не знаю, как на самом деле в Афгане, было ли правильно войска вводить. Но тут-то, в Монголии! И главное – как?! Угореть, перевозя сено для монгольских баранов. Что мы тут вообще делаем, в этой гребаной пустыне?

– Дурак ты еще, комсорг! Молодой. Не читай ты эти газеты, кто там пишет-то? Они, может, и неплохие люди, и неглупые, но глядят со своей колокольни. Дело политиков и журналистов – всякие правильные вещи говорить про гуманизм. А наше дело – приказы выполнять, понял? – майор разошелся, шарахнул кулаком по столу так, что подпрыгнули тарелки и жалобно звякнул, падая набок, опустошенный уже графинчик. – Была ошибка сделана, не была – нас не волнует. Нас тут восемьдесят тысяч человек, так? А у китайцев только в Пекинском военном округе – миллион, а с учетом ополчения – все пять! Они Монголию проскочат за неделю максимум, а там уже – наша земля. Так что мы здесь – всего лишь передовая линия. Смертники. Но каждый лишний час, который мы продержимся, – время для Забайкальского и Сибирского округов на мобилизацию и подготовку к обороне. Может, этот час исход войны решит, понятно тебе?

Морозов достал из-под стола вторую бутылку, открыл, налил. Махнул, не поморщившись, и продолжил:

– Я, конечно, ляпнул для красного словца про Китай. Однако лучше уж с ними мирно договариваться, чем войну готовить. Больно их много, а станут богаче – так и, чего доброго, третьей мировой силой станут году к две тысячи пятнадцатому, наравне со Штатами и нами.

Марат кивал, будто соглашался, а про себя решил: «Выдумщик этот Морозов. Штатам, конечно, скоро кирдык, а Китай наравне с Советским Союзом – это ненаучная фантастика, смех один!»

От Морозова Марат ушел часов в шесть вечера. В холодной пустой квартире было неуютно; опять заледенело, заболело внутри. И очень захотелось увидеть Ольгу Андреевну, услышать ее голос и запах.

Не было сил сдерживаться, запрещать себе. Марат походил по гулкой коммуналке с голыми стенами, постоял у запыленного окна без занавесок. И решился.

Три строфы родились сразу. Слова сами приходили из тишины, почти не требуя правки. Тагиров перечитал, остался довольным. Переписал начисто, листок сложил пополам и вложил в книжку. Ольга Цветаеву любит, открывает часто – значит, найдет.

Быстро оделся, выскочил на улицу. Ветер вернулся в степь, задувал неистово – будто отрабатывал за пропущенные дни. Крутил серую пелену из крошек слежавшегося снега, отрывал от крыш листы шифера и сбрасывал вниз, на пустые дорожки городка.

Марат перебежками добрался до угла гостиницы – оттуда оставался один рывок до Дома офицеров, последнее выглаженное ветром пространство. Позорно опустил уши у шапки и завязал тесемки под подбородком, как боец-первогодок. Подождал, смущенно осознавая: совсем не ураган причина задержки. А какое-то дурацкое волнение, стыд. Разозлился на себя, выскочил, нагнулся навстречу бешеному потоку – будто лег на него; полы шинели развевались, как мохнатые крылья. В тамбуре снял шапку, перевязал, надел, как положено – сплюснутым с боков домиком, чуть сдвинув на брови. Вошел в холл.

У входа сидел вечный дежурный, положив ноги на тумбочку. На этот раз в руках у него был учебник по шахматам. Сержант вскочил. Отдал честь: – Здравия желаю, товарищ лейтенант!

– И тебе не хворать, сержант. Ольга Андреевна у себя?

– Так она же… – боец растерянно развел руками. – Она же в Чите, на курсах, на три недели уехала.