В движении. История жизни - Оливер Сакс

Было семь часов утра. Я устроился на высокой ступеньке кабины и принялся писать в дневнике. Потом на страницу упала тень; я поднял глаза и узнал водителя, которого видел вчера мельком в прокуренном кафе. Его звали Джон – этакий блондинистый Лотарио, только не из романа Сервантеса, а из компании «Мейфлауэр Транзит». Не исключено, что именно он осквернил наше колесо. Мы немного поболтали, и он сообщил, что вчера выехал из Индианаполиса, причем там шел снег. Индианаполис был нашей следующей остановкой.

Через несколько минут явился еще один водитель, коротенький толстяк в цветастой рубашке, компании «Апельсиновые соки “Тропикана”» из Флориды. Наполовину расстегнутая рубашка обнажала волосатое пузцо.

– Господи, – бормотал он, – ну и колотун. Вчера в Майами было девяносто.

Подошли еще люди, и завязалась беседа о маршрутах и путешествиях, горах и океанах, равнинах, лесах и пустынях, снеге, граде, грозах и циклонах – обо всем, с чем можно было столкнуться в течение только одного дня. Сегодня, как и в любой другой день, здесь, на стоянке «Счастье дороги», жил полной жизнью мир странствий и необычного, уникального опыта.

Пройдя в конец фургона, я заглянул внутрь через полуоткрытую дверь и увидел Говарда. Он спал в своей нише. Рот его был приоткрыт, глаза тоже. Я вздрогнул – а вдруг он умер ночью? Но заметив, как он дышит и слегка шевелится во сне, я успокоился.

Через час проснулся Мак. Встрепанный и взъерошенный, он выполз из кабины и, неся под мышкой большой кожаный саквояж, исчез в направлении подсобки, устроенной на стоянке. Когда несколько минут спустя Мак явился перед нами, он был вымыт и выбрит, нарядно и чисто одет. Одним словом, готов для божьего дня.

Я присоединился к нему, и мы отправились в кафе.

– А как насчет Говарда? – спросил я. – Разбудить?

– Не нужно. Пусть малыш поспит.

Мак явно хотел поговорить без свидетелей.

– Если его не разбудить, – проговорил он, склонившись над завтраком, – он может проспать целый день. Он хороший парень, но не слишком сообразительный.

Они встретились за шесть месяцев до этого. Говард, двадцатитрехлетний бродяга, пробудил в Маке жалость. Десять лет назад мальчишка убежал из дома, и его отец, известный детройтский банкир, почти ничего не предпринял, чтобы вернуть сына домой. Он жил на дороге и возле нее, много странствовал, брался за случайную работу, иногда попрошайничал, иногда воровал, благополучно избегая церквей и тюрем. Ненадолго попал в армию, но был комиссован как умственно неполноценный. Мак однажды нашел его в своем грузовике и «усыновил» – брал во все поездки, показывал страну, учил паковать груз в тюки и тару (а также учил говорить и действовать), регулярно платил зарплату. В конце поездки, по возвращении во Флориду, Говард оставался в семье Мака и имел статус младшего брата.

За второй чашкой кофе лицо Мака стало сумрачным.

– Ему еще недолго быть со мной, как я думаю, – сказал он. – Может, я и сам недолго буду водить.

Он рассказал, что несколько недель назад у них был странный случай. Мак вдруг вырубился и загнал грузовик в поле. Страховку оплатили, но страховая компания потребовала, чтобы он прошел медицинское освидетельствование. Кроме того, он не должен ездить с напарником – какими бы ни были результаты медицинских исследований. Мак боялся, что у него эпилепсия, что страховщики его в этом заподозрили, и освидетельствование таким образом будет означать конец его водительской карьеры. Чтобы быть ко всему готовым, он уже присмотрел себе новую работу в Новом Орлеане, в страховой компании.

В этот момент подошел Говард, и Мак быстро поменял тему.

После завтрака Мак и Говард сели на старую покрышку и принялись швырять камни в деревянный столб. Вяло и бессвязно тек разговор – болтая о том и о сем, водители отдавались воскресной праздности. Через пару часов им это надоело; забравшись в грузовик, они снова заснули.

Вытащив из фургона пару мешков из джутовой ткани, я устроился позагорать среди разбитых бутылок, колбасных очисток, остатков еды, пустых пивных банок, использованных презервативов и невероятного количества рваной бумаги. Местами через весь этот мусор пробивались ростки дикого лука и люцерны.

Пока я лежал, дремал или писал, мои мысли неоднократно обращались к еде. Позади меня в пыли возилась стайка тощих кур, на которых я посматривал с затаенной надеждой. Дело в том, что еще утром Мак помахивал в сторону этих тщедушных созданий своим пистолетом (очень солидно выглядевшая автоматическая пушка) и говорил с довольным смешком:

– Вот и ужин на сегодня!

Время от времени я вставал размять ноги, выпить три-четыре чашки кофе и съесть мороженое с черным орехом (любовь в этому лакомству в конечном счете и привела меня к нынешним цифрам – двадцать восемь процентов чистого жира в организме по сравнению с нормой – семью процентами).

Также я частенько заглядывал в туалет при подсобке – от вчерашних стручковых перцев, которыми угостил меня Мак, у меня развилась сильнейшая диарея.

В маленькой комнатке туалета стояло целых пять автоматов, торгующих презервативами, – интересный пример того, как коммерческий интерес следует за мужчиной туда, где он справляет самые интимные свои потребности. Стоимость этих прелестных изделий (сопровождаемых способной вызвать восторг рекламкой: «упакованы с помощью электроники и запечатаны в целлофан; эластичны, обостряют чувствительность, абсолютно прозрачны») была полдоллара за три штуки, или, как немного нелепо додумались переиначить это продавцы, по «ТРИ ШТУКИ НА КУКОЛКУ»[16]. Также здесь стоял автомат «Пролонг», выдававший анестезирующую мазь, которая, как было сказано, «способствовала предотвращению преждевременной эякуляции». Правда, Джон, местный «белокурый Лотарио», носитель исчерпывающей информации по всем вопросам сексуальной жизни, сказал, что мазь от геморроя гораздо лучше. «Пролонг» слишком сильный – никогда не знаешь, кончишь ты вообще или нет.

После ланча Мак неожиданно заявил, что останется в «Счастье дороги» еще на одну ночь. Его лицо расплывалось в довольной, намеренно таинственной улыбке – вне всякого сомнения, снял какую-нибудь Сью или Нелл и теперь притащит ее ночью в кабину. В атмосфере интриги Говард вел себя, как возбужденная собака. Несмотря на всю его браваду, я подозревал (и Мак это подтвердил), что у него ни с одной девицей так ничего и не было. Мак время от времени добывал ему партнершу, но Говард – столь горластый в отношении своих воображаемых побед – сразу, как только сталкивался с реальностью, становился одновременно застенчивым и грубым и в последний момент все портил.

Вернувшись к своим запискам и кофе, я иногда вставал размяться и с интересом разглядывал водителей, большинство из которых храпели в своих кабинах; я сравнивал их физиономии, а также позы, в которых их сморил сон.

В начале пятого небо на востоке начало светлеть – неторопливо и словно нерешительно. Один из водителей, проснувшись, прошел к туалету. Вернувшись к машине, он проверил груз, залез в кабину и захлопнул дверь. Зарычал двигатель, и грузовик, погромыхивая, медленно выехал со стоянки. Другие грузовики продолжали тихо спать.