Жук - Ричард Марш

Петру. Весьма вероятно, что он попросту ненормальный. Если же это не так, то вполне возможно, что он ведет свою игру. Не исключено, что охоту за денежным мешком, который некоторые – подумать только! – видят в моей Марджори. Вот только она не моя – тьфу, пропасть! Черт возьми, жаль, что я во время разговора с этим типом был несколько не в себе. Мне следовало проломить этому грязному магометанину голову в нескольких местах только за то, что он осмелился произносить имя моей возлюбленной. Пожалуй, самое время вернуться к вопросу об идеальном убийстве!»

Я снова взял в руки мою маску (она, кстати, – одно из самых оригинальных изобретений последних лет; если бы армии будущего использовали его, они были бы неуязвимы для того оружия, над которым я теперь колдовал) и уже собирался ее надеть, когда кто-то постучал в дверь лаборатории.

– Кто там? Входите! – крикнул я.

Это оказался Эдвардс. Он озирался по сторонам с таким видом, словно был чем-то очень удивлен.

– Простите, сэр, я думал, вы заняты. Я не знал, что этот… этот джентльмен уже ушел.

– Он выбрался из дома через дымовую трубу, как обычно делают все подобные ему джентльмены. Но какого черта вы его впустили? Ведь я вам приказал этого не делать!

– Честно говоря, не знаю, как это произошло, сэр. Я передал ему ваши слова, он… он посмотрел на меня и… это все, что я помню. А потом я вдруг оказался здесь, в лаборатории.

Если бы я говорил не с Эдвардсом, а с кем-то другим, я мог бы заподозрить, что ему просто хорошо заплатили. Но я твердо знал, что в случае с Эдвардсом подобное невозможно. Видимо, все было именно так, как я и думал, – мой посетитель был гипнотизером самого высокого класса. Он явно применил свое искусство по отношению к моему слуге, охранявшему вход в дом. Это означало, что человек, решившийся на это, заслуживал того, чтобы разузнать о нем побольше. Эдвардс между тем продолжал:

– Вас хочет видеть еще кое-кто, сэр. Это мистер Лессингем.

– Мистер Лессингем!

Подобное совпадение могло показаться странным, но, по моему убеждению, только на первый взгляд.

– Проводите его сюда, – сказал я.

И вот в лабораторию вошел Пол.

Должен признаться – собственно, я никогда этого не скрывал, – что в каком-то смысле я восхищаюсь этим человеком (правда, когда речь не идет о его роли в некоторых конкретных ситуациях). Он обладает физическими качествами, которые приятны моему глазу. То есть, грубо говоря, мне как биологу приятны его внешность, манера двигаться. Импонируют мне и его решительность, умение быть сдержанным, проявлять, в зависимости от ситуации, и твердость, и гибкость. Это человек весьма активный и со своеобразной грацией; неторопливый, но в то же время проворный; крепкого сложения, но в то же время стройный. В целом Лессингем производит впечатление человека надежного, на которого можно положиться. Да, вы можете победить его в спринте – физическом или умственном, хотя для этого вам придется здорово напрячься. Но на длинной дистанции он наверняка одержит над вами верх. Впрочем, все же не могу сказать, что он тот человек, которому лично я решился бы полностью довериться, особенно учитывая его профессию. Во всяком случае, если бы я все же решился это сделать, то лишь после очень долгих и нелегких размышлений. Слишком уж он хладнокровен, слишком сдержан. Даже в самых сложных для себя ситуациях он сохраняет способность замечать все, что происходит вокруг. Что бы он ни делал, его действия всегда имеют серьезные обоснования. И в палате общин, и вне ее у него прочная репутация человека с железными нервами – и тому есть причины. И все же у меня есть в отношении Лессингема кое-какие сомнения. Если я не ошибся в оценке особенностей его личности, он один из тех индивидуумов, которые в некоторых обстоятельствах все же могут сломаться и, в переносном смысле, упасть – но в то же время способны, по прошествии критической минуты, снова подняться, словно птица феникс из пепла. При этом, как бы ни отреагировали на случившееся его политические сторонники, сам он будет вести себя так, словно ничего не произошло.

И именно этого мужчину полюбила Марджори. Что ж, наверное, у нее были на то определенные основания. Он был человек с положением – и, судя по всему, должен был подняться еще выше по лестнице политической и общественной иерархии. Он, несомненно, обладал большими способностями и вполне умел ими пользоваться. Плюс недурная внешность, приятные манеры – когда он хотел их продемонстрировать. Получалось, что он, видимо, вполне соответствовал представлениям Марджори о том, каким должен быть настоящий джентльмен. О Лессингеме вполне можно было сказать, что он «всегда делал именно то, что нужно, причем правильно и вовремя». И все же! Я считаю, что все мы, мужчины, скоты и что большинство из нас воры, так что нам остается лишь молиться о том, чтобы как-нибудь не выдать себя с головой.

Одет Лессингем был как истинный джентльмен – черный фрак, черный жилет, темно-серые брюки, стоячий воротничок, тщательно повязанный галстук-бабочка, перчатки, гармонирующие по цвету с остальным нарядом. Волосы его были аккуратно причесаны. На губах Лессингема я увидел улыбку – если не по-детски непосредственную, то, во всяком случае, мягкую и приветливую.

– Я вам не помешал?

– Нет, вовсе нет.

– Вы уверены? Когда я вхожу туда, где человек исследует природу в надежде выведать ее секреты, я испытываю чувство трепета – мне кажется, что я переступаю через порог, за которым лежит неведомое. В последний раз я был в этом помещении вскоре после того, как вы окончательно запатентовали систему беспроводной морской телеграфной связи, которую купило адмиралтейство – что было весьма мудрым решением с их стороны. А решением какой проблемы вы занимаетесь сейчас?

– Проблемы смерти.

– Вот как? Серьезно? Что вы, собственно, имеете в виду?

– Если вы станете министром в следующем правительстве, то вы, вероятно, об этом узнаете. Возможно, я смогу предложить властям некий новый способ в искусстве убивать.

– Понимаю, речь идет о каком-то новом снаряде. Сколько же, интересно, будет продолжаться эта гонка между наступательными и оборонительными вооружениями?

– До тех пор, пока не остынет солнце.

– А потом?

– Потом никакой обороны не останется – потому что нечего будет защищать.

Лессингем устремил на меня спокойный, несколько мрачноватый взгляд.

– Теория нового ледникового периода, к которому якобы идет человечество, не самая оптимистичная, – сказал он и дотронулся пальцем до стеклянной реторты, стоящей на столе. – Между прочим, это было очень любезно с вашей стороны, что накануне ночью вы решили заглянуть ко мне. Боюсь, мое поведение показалось вам невежливым. Я пришел извиниться.

– Ваше поведение вовсе не показалось мне невежливым, скорее – странным.

– Вы правы. – Лессингем посмотрел на меня без всякого выражения – вероятно, именно благодаря тому, что научился усилием воли надевать на лицо эту маску безразличия, у людей и возникло мнение, что у него железные нервы. – Я был взволнован, и настроение у меня было не из лучших. К тому же, когда вас грабят, это довольно неприятно, даже если это делает безумец.

– А это был именно безумец?

– Скажите, вы его видели?

– И весьма отчетливо.

– Где?

– На улице.

– Насколько близко к нему вы находились?

– Ближе, чем сейчас к вам.

– Вот как. Я не знал, что расстояние между вами было настолько коротким. Вы не пытались его остановить?

– Легко сказать. Он умчался прочь с просто чудовищной скоростью.

– А вы заметили, как он был одет – или, точнее, что он был практически раздетым?

– Да, заметил.

– В такую ночь на нем не было ничего, кроме какого-то подобия накидки. Кто, кроме сумасшедшего, мог бы решиться на ограбление в таком наряде?

– Он что-нибудь украл?

– Абсолютно ничего.

– Похоже, это было весьма любопытное происшествие.

Лессингем приподнял бровь. Если верить членам палаты общин, это было единственное мимическое движение, которое он позволял себе в беседе.

– Мы уже привыкли к необычным происшествиям. Сделайте мне одолжение, не рассказывайте никому об этом истории – никому. – Повторив дважды одно и то же слово, Лессингем явно сделал на нем акцент. Я невольно подумал о том, имеет ли он в виду в первую очередь Марджори. – Я сообщил о случившемся в полицию. Так что мне не хочется, чтобы это попало в газеты или стало предметом сплетен до того, как будут получены результаты расследования. Это