Ставка на стюардессу - Мария Жукова-Гладкова

То есть мы с Симеоном Даниловичем теперь фактически знали и историю его семьи, и историю моей. Но Аполлинария Антоновна взяла на воспитание восемь детей. Следовательно, кроме наших с Симеоном Даниловичем предков оставалось еще шесть. Один ребенок, которого она взяла в Карелию, умер. Это был мальчик, рожденный молодой женщиной, выданной замуж за гораздо более старшего по возрасту мужчину, как на картине «Неравный брак». Аполлинария Антоновна очень переживала его смерть, там, где она описывает, как он заболел, некоторые места прочитать невозможно – чернила размыты слезами.

А потом в моей жизни возник Иван.

И фамилия Ивана оказалась Разуваев. Не такая уж редкая фамилия, но тем не менее не Иванов, не Петров и не Сидоров.

Мужчины и раньше проявляли ко мне интерес. Ну не крокодил же я, в самом-то деле! И стюардессы всегда интересовали и будут интересовать мужчин. Все девочки в нашем экипаже были симпатичными и стройными.

Но Иван, как я уже говорила, стал настойчиво меня добиваться.

Я поехала к Симеону Даниловичу посоветоваться. Я не могла советоваться с бабой Таней и матерью Андрея. Баба Таня и мать Андрея не знали ни про дневники Аполлинарии Антоновны, ни про мой интерес к историям воспитанных ею детей. Они считали, что я все время учусь.

Андрей знал про мой интерес к истории моей семьи и отнесся к нему с пониманием. К сожалению, он сам ничего не мог рассказать про предков Людмилы, родившей ему дочь Дошу. Они с ней не семейные истории обсуждали. К любовнице не за этим ходят. Про Аполлинарию Антоновну я ему не рассказывала. Мы с профессором Синеглазовым решили, что по возможности не стоит никого посвящать в нашу «разыскную деятельность».

– Пойми, Даша: чем меньше ты даешь информации людям, тем лучше, – сказал мне тогда Симеон Данилович. – Это касается всего. Всего и всегда. Люди завистливые. Ты читала дневники Аполлинарии Антоновны. Мы еще не знаем про всех потомков всех ее воспитанников. Но ты уже должна проявлять осторожность.

– Почему?!

Симеон Данилович долго молчал, явно раздумывая, говорить мне что-то, до чего он успел докопаться до знакомства со мной, или не говорить.

– Симеон Данилович! – воскликнула тогда я. – Что… не так с этими потомками? Чего я должна остерегаться?

– Мошенников.

– Мошенников много. Вы про каких говорите?

Синеглазов вздохнул.

– Ты про КГБ слышала, Даша? Ты его, конечно, не застала в силу своей молодости…

– Вы меня совсем дурой считаете?

– Не считаю. Но считаю тебе доверчивой и немного наивной.

– Я не очень-то доверчивая. Меня жизнь била с детства. Меня еще ребенком пытались обмануть. Я в пять лет поняла, что никому нельзя верить!

Синеглазов рассмеялся.

– А мне ты веришь?

– Верю.

– Зря.

– Почему зря?! Вы не можете с меня… ничего поиметь. Ни в каком плане – ни в материальном, ни в…

Я поняла, что оскорблю Синеглазова, если скажу или намекну, что он в силу возраста не может интересоваться мной как женщиной. Ему уже не надо никого тащить в постель, чтобы удовлетворить определенные мужские желания.

Синеглазов опять долго смеялся, но объяснил мне, почему я должна быть осторожна.

К детям, воспитанным Аполлинарией Антоновной Пастуховой, проявлял интерес КГБ. Причем проявлял еще в далекие советские времена, когда Симеон Данилович был молодым человеком и не то что меня, а моей матери и Людмилы, родившей Дошу от программиста Андрея, еще не было на свете.

– А почему? – не поняла я. – Из-за уехавших за границу?

Насколько я поняла из дневника Аполлинарии Антоновны, в Англию еще до революции 1917 года уехала ее подруга Анна, вместе с которой они учились в Смольном институте, с сыном Петенькой Разуваевым – биологическим сыном Анны, воспитанным Аполлинарией Антоновной. Петенька, конечно, был Пастуховым по документам – муж Аполлинарии Антоновны так и не узнал, что это не его настоящий сын, как и брат Аполлинарии – что это не его племянник. Письма приходили только вначале, и Аполлинария Антоновна так и не узнала, как в Англии сложилась судьба Анны и Петеньки.

Также во Францию еще до революции уехала семья лесопромышленника Мещерякова, дочь которого в свое время родила ребенка от молодого революционера. Они уехали все, ребенка забрать даже не пытались, и его потом забрал вернувшийся с каторги отец. Парень сразу принял идеи революции, еще и родной отец этому поспособствовал – и они стали работать на новую власть и «экспроприировать у экспроприаторов». Правда, приемную мать парень не забывал, да и его отец был ей благодарен. Она к классу экспроприаторов не относилась, наоборот, воспитывала «выброшенных» экспроприаторами детей, пусть даже те ей за это платили.

Дом во Франции у лесопромышленника Мещерякова был куплен задолго до революции, средства он тоже явно туда перевел. Этот человек умел просчитывать ситуацию на несколько ходов вперед. Да, русский лес он больше гнать за рубеж не смог, предприятия остались в России. Но уехал он вовремя и вывез семью, а также все остальное, что мог вывезти физически. Хотя имущество в России не распродал. Все-таки не исключал, что сможет вернуться. Но вернуться не смог, имущество было национализировано.

Его дочь вышла во Франции замуж за француза и родила еще одного сына.

Еще уехал кто-то из Синеглазовых. Но у них была большая семья. Предки Симеона Даниловича из побочной ветви остались.

Дочь итальянской певицы Каролины осталась в России. Сын кухарки и профессорского сынка Смоленского тоже – и стал красным комиссаром. Дочь революционерки, отправившейся за любимым в ссылку, двинулась из Карелии уже в Ленинград искать своих биологических родителей. Она не собиралась уезжать за границу, и тогда уехать в любом случае было уже невозможно.

Мои предки жили в Карелии и никуда не стремились уехать. Я стала первой. Я отправилась в Петербург, который много лет назад покинул мой прапрапрадед вместе с Аполлинарией Антоновной. Ребенок молодой женщины, выданной замуж за старика, умер.

– Даша, ты знаешь, что в советские времена очень мало наших людей выезжали за границу? Про выездные визы слышала?

Я кивнула. Мне в это было трудно поверить.

Ездить по отечественным курортам мог себе позволить почти каждый советский человек. Кто-то ездил дикарем, ставил палатки, снимал угол или комнату, кто-то брал путевки в санатории в профкоме по месту работы. Но купить билеты на поезд и самолет, забронировать гостиницу было сложно. В советские времена существовал тотальный «дефицит» и желательно было иметь блат. Тогда чаще не покупали, а «доставали».

Но все сложности, связанные с отдыхом на отечественных курортах, меркли в сравнении с тем, что приходилось преодолевать людям, отправляющимся за границу. Вообще возможностей для поездки за рубеж было не так много. Это могли быть разовые служебные командировки или соответствующая работа – стюардессы, моряка, дипломата. Выезжали спортсмены на международные соревнования. Работа простого моряка, «ходившего в загранку», ценилась гораздо выше, чем должность университетского профессора. Также можно было купить путевку, но только через «Интурист» и совсем не так, как мы это делаем сейчас.