Хроники Нордланда. Пепел розы - Н. Свидрицкая

– Пошел в жопу! – Хрипло выплюнул он в осточертевшую, перекошенную от наслаждения рожу. – Понял, урод больной?! – И заорал, сколько хватило сил в легких:

– Ловушка это, ловушка, идиоты!!! – И сам же засмеялся над собой, не веря ни на грош в то, что Птицы вообще интересуются им и придут. Просто он хотел покончить с этим… Хватит с него. Пожил.

– Заткнись! – Осточертевшую рожу рыцаря перекосило от неожиданности и ненависти, и Вепрь попытался снова закричать, но удар сбоку по несчастной голове вновь погрузил его во мрак.

Очнувшись, он пожалел об этом в тот же миг, потому, что голова болела дико. И то сказать: сколько можно по ней, несчастной, лупить?.. Он и очнулся-то, наверное, именно от боли. Болела не только голова – болело все. Пальцы дергало болью, суставы вывернутых рук болели тупо, боль порой сводила их так, что дыхание перехватывало. А что творилось на местах ожогов, так этого вообще никакими словами было не описать! На лице зачем-то лежала мокрая тряпка, и Вепрь с досадой поморщился – сил не было шевельнуть ни головой, ни рукой, чтобы стряхнуть ее. Сквозь ткань он видел тусклый свет, слышал звуки кузницы в отдалении, куриное бормотание, птичий щебет, и не мог сообразить, где он. Руки, вроде, свободны… замотаны чем-то, но не связаны.

– Как он? – Услышал он рядом тихий и вроде, знакомый голос. – Очнулся?

Нет, не сэр Карл… определенно, нет.

– Смотри, моргает под тряпкой! – В полный голос произнес над ним Ворон. Точно, он! – Живучий, волчара! С возвращением, эй!

– А я-то надеялся сдохнуть… – Прохрипел Вепрь, и, заслонив свет, над ним склонился кто-то, кто, сняв ткань, оказался Зябликом.

– Ну, с этим у нас не заржавеет. – Пообещал Ворон, широко ухмыляясь. – Особенно такому, как ты. – Он присел рядом. – Я-то думал, ты решил нас продать и к тепленькому местечку при Смайли пристроиться.

– Я и хотел. – Хмыкнул Вепрь. – С вами-то, благородными такими, каши не сваришь.

– Ворон, не слушай его. – Зяблик намочила тряпку и, сложив несколько раз, уложила ее на лоб Вепрю. – Он в бреду только и твердил, чтобы мы в ловушку не лезли да забыли про него.

– Угу. – Кивнул Ворон. – А еще что говорил про тебя, помнишь? – И засмеялся, когда Зяблик густо покраснела и замахнулась на него.

– Я говорил? – Искренне удивился Вепрь. В его мире раненых и больных никто не выхаживал и не присматривал за ними. О такой детали, как бред, Вепрь и не подозревал.

– Молчи уже, горе мое! – Строго прикрикнула на него Зяблик. – Разговорчивый ты наш… Все про голову свою твердил, да про то, чтобы мы в ловушку не пошли.

– Его счастье. – И Сова здесь оказалась! Вот уж кому Вепрь вообще был не рад! – Иначе прирезала бы его, как барана… Ненавижу предателей!

– Как вы меня того… – Вепрь сморщился. Даже говорить больно.

– Мы вообще за тобой ехать не хотели. – Поведал Ворон. – Решили с Совой, что уйдем из лагеря, про который ты знаешь, да и с концами. Но кое-кто, – Ворон весело взглянул на Зяблика, – принялся возмущаться и твердить, что ты лучше, чем кажешься. Что нельзя тебя вот так оставить, и все такое… Ну, мы и отправили шпиона. Точнее, шпионку.

– Шпионку?..

– Конфетку. Она щупленькая, оденется парнишкой, рожу измажет сажей, и нипочем не догадаешься, что это девчонка! – Воскликнула Зяблик, и Сова шикнула на нее:

– Рот-то закрывай иногда! Балаболка!

– да ладно! – Отмахнулась Зяблик. – Он ведь наш теперь!

– До поры-до времени. – Сова гибким точным движением поднялась с пола, на котором сидела, скрестив ноги, не помогая себе руками. – Далеко ему еще до нас. – И вышла, отряхивая штанину.

– И что дальше? – Поинтересовался Вепрь.

– Ну… Конфетка нам все и рассказала. Как тебя пытают, и как ты кричал, что это ловушка. Мы все вместе решили, что тебя нужно вытащить. Ты полукровка, и был с нами. Ну, рассердился, уехал… бывает. – Зяблик глянула на Ворона. – Да ведь? Но ты же наш? Правда?

– А Брэгэнна кто завалил? – Вепрь с одной стороны хотел, чтобы тот сдох, с другой – вот бы самому до него добраться когда-нибудь! Уж тогда тот и сам бы узнал, что такое Очень Большая Боль!

– Он удрал. – Опять сунулась Зяблик. – Конфетка в него попала, но не убила, удрал он.

– Есть у меня пара вопросов. – Небрежно заметил Ворон. – Так, просто, интересно.

– Пить дайте. – Попросил Вепрь, пытаясь приподняться. Ему казалось, что сможет, но Зяблик и Ворон в две руки удержали его:

– лежи, болван! – Воскликнули хором.

– У тебя это… трясение мозга. – Важно сообщила Зяблик. – Ты уже неделю бревном лежишь. Доктор сказал, что тебе нельзя ни вставать, ни на свет смотреть. Темно надо, чтобы. Вот, пей через соломинку.

Даже такое легкое усилие, как попытка втянуть в себя через соломинку какой-то горьковатый напиток, оказалось болезненным. Но Вепрь умел игнорировать боль, и вытянул все, до капли. Противно, слов нет, но пить хотелось зверски. И только подождав, пока уляжется боль, Вепрь спросил:

– А этот-то как здесь оказался?

– Который?

– Доктор.

– Он из эльфов. Мы на эльфийской территории. – Не поняла его Зяблик. – У нас здесь, как говорят наши враги, оно: гнездовье. – Девушка хихикнула. – Только им ни в жизнь его не найти, эльфы их сюда не пустят.

А их, значит, пускают? – Вепрь помнил, как сам пытался пробраться на север по эльфийскому побережью. Ни черта он, оказывается, не понимает… Ведь Птицы тоже разбойники, как бы, и крови на них – будь здоров! Вот как здесь разберешься?.. Он поймал на себе пронзительный взгляд Ворона, прикрыл глаза с неприятным чувством в душе.

– Ты зубы-то не заговаривай. – Заметил Ворон. – Почему передумал?

– Чего передумал?

– Продать нас.

– А я не передумывал.

– Врешь. Передумал. В бреду не врут.

– Не знаю я! – Психанул Вепрь. – На хрена вы меня сюда приперли?! Я думал, что сдох, все, кончено! – И зажмурился. Жар и боль бросились в голову, тяжело застукало в висках, и новый холодный влажный компресс показался особенно приятным.

– Все, все, – зашептала, гладя его по плечу, Зяблик. – Успокойся… Все пройдет, поправишься, вот увидишь… Эльф обещал тебе сонную траву, чтобы больно не было…

Вепрь почему-то даже разозлился на нее. Ему хотелось огрызнуться, как дикому зверю, не привычному к прикосновениям, но сил не было. Чего она его трогает?! То, что Птицы все-таки его спасли, Вепря и тронуло, и рассердило. Вот уж чего он вообще никогда не испытывал, так это благодарности! И сам не понимал, как сильно, истово, он теперь благодарен Птицам. Никто, никогда, за всю его жизнь,