За степным фронтиром. История российско-китайской границы - Сёрен Урбански

и речную границу вдоль Забайкалья с XVIII века, а физическое укрепление Хулун-Буира продолжало ускоряться во второй половине XIX века. Сейчас для усиления контроля было добавлено больше караульных постов, а внутренние и внешние кольца этих постов были сближены. Однако караульные юрты были еще значительно удалены друг от друга – на расстояние примерно в пятьдесят километров[218].

Начиная с 1904 года китайское правительство восстановило караульные посты, ликвидированные российскими войсками во время Боксерского восстания. Монголы были освобождены от своих караульных обязанностей и заменены ханьцами. Такая ремобилизация повлекла за собой формальный переход от передвижной защиты с земледелием к стационарному контролю с фермерством. В 1909 году государство выделило средства для строительства новых военных поселений. Уже в 1910 году на расстоянии примерно от пятнадцати до шестидесяти километров друг от друга была развернута цепь из двадцати одного нового пограничного поста. Начиная с поста, расположенного напротив российской железнодорожной станции Шарасун, эта цепь протянулась до низовьев Аргуни. Содержание солдат на границе, по мнению властей, обеспечивало лучший контроль над перемещениями людей и товаров и, что особенно важно, не давало русским укорениться на китайской территории[219].

Идеи окружного интенданта Суна о новом пограничном режиме по большому счету копировали российскую модель. Семьи мигрантов расселялись в приграничных деревнях, способствуя непрерывной колонизации. Подобно русскому казачеству, мужчины были одновременно крестьянами и караульными, обеспечивая, таким образом, пассивную защиту границы и подготавливая землю для китайского фермера, который в скором времени превратил бы степь в пашню. Государство должно было поддержать эту миграцию, обеспечивая поселенцев домашним скотом и другим необходимым. В связи с изменчивыми географическими и климатическими условиями в регионе поселенцы должны были заниматься животноводством в верховьях реки, сельским хозяйством на среднем ее течении и лесным хозяйством в низовьях Аргуни. Сложности в привлечении мигрантов требовали усилий в рекрутировании глав новых поселений. Помимо этого, монголы, мигрировавшие на юг после строительства железной дороги, вынуждены были вернуться в окрестности станции Маньчжурия. Реализация этой меры обеспечивалась бы ежегодными проверками, осуществляемыми окружным интендантом[220]. Однако, несмотря на все устремления Сун Сяоляня, программа никогда не была реализована[221].

Вторым элементом принципа «возвращения прав и усиления границ», затронувшего территории вглубь Хулун-Буира, было выделение земли для культивирования китайским фермерам. Для этих целей китайские власти создали специальные бюро в поселениях Хайлар и Маньчжурия. Методы передачи собственности фермерам не всегда следовали букве закона. Сун, например, как говорят, передал землю нескольких знамен китайским мигрантам безвозмездно. Однако даже когда земля была получена законно, между кочевниками и новоселами не прекращались споры относительно ее цены[222].

Российские наблюдатели с самого начала были настроены скептично относительно результатов этой новой китайской политики расселения. Русский путешественник Вениамин Федорович Ладыгин примерно в 1910 году объяснил это так:

…все-таки и теперь еще, несмотря на стремления властей предпочтительно посылать на границу китайцев, преобладают монголы, которых земледелие не соблазняет и за которое они так и не берутся… Таким образом, несмотря на благоприятные сравнительно условия для разведения, например, овса и проса – земледелие здесь пока не привилось и земли ждут и будут еще долго ждать появления здесь земледельца настоящего, который явится сюда лишь тогда, когда все земли в центре провинций будут разобраны до последнего шана. Следовательно, нечего пока китайцам надеяться и здесь об образовании военных поселений[223].

Даже к 1920 и 1930 годам, спустя много лет с тех пор, как Сун Сяолян начал реализовывать эту политику расселения, в Хулун-Буире буквально не было ханьских китайцев-фермеров. Мы рассмотрим это подробнее в четвертой главе.

ЗАКРЕПЛЕНИЕ ГРАНИЦЫ: ЦИЦИКАРСКИЙ ПРОТОКОЛ

Ситуация на российской стороне Аргуни отличалась. Этнические русские населили берег реки в конце века. Российское государство поддерживало казаков. Вместе с тем Санкт-Петербург официально стремился сместить границу на восток. Основной аргумент, использованный российским правительством, заключался в том, что водные пути исторически меняли свое русло много раз.

Характер границы между Кяхтой и низовьем Аргуни после подписания договора 1727 года в теории оставался неизменным. Однако линии, прочерченные в пространстве и устраивающие когда-то дипломатов, больше не отражали местные условия. Топография местности в течение двух веков значительно изменилась. Даже основное течение Аргуни сменило русло, вызвав тем самым разногласия относительно принадлежности речных островков и песчаных отмелей. Кроме того, озеро Далайнор обмелело на юге, а река, соединявшая его с Аргунью и служившая для обозначения границы, пересохла[224].

На фоне этой неопределенности и в связи с усилением российских позиций в конце 1900-х годов некоторым местным и центральным представителям власти Кяхтинский договор начал казаться неточным. Они призывали к новой демаркации приаргунской границы и пересмотру легального статуса станции Маньчжурия[225]. Среди местного русского населения в условиях изменчивой топографической природы Аргуни постепенно стало формироваться новое понимание четкой пограничной линии:

Если обследовать теперь долину Аргуни, то уже при беглом взгляде можно ясно заметить, что большинство островов и притоков (старых русел Аргуни) остались на китайской стороне и Аргунь хотя и медленно, но неуклонно продвигает свое русло к самым горам нашей стороны, оставляя луга на китайской… Если к этому еще несколько обширных наводнений, то даже, быть может, наше еще поколение лишится в недалеком будущем всех аргунских лугов… Этот естественный, но непреодолимый, отход русских территорий к китайцам никакими политическими трактатами, видимо, не предусмотрен, т. к. иначе китайцы, во всяком случае не посмели бы захватить вышеупомянутые земли[226].

Казаки опасались перехода приаргунских территорий Китаю, а российские чиновники в основном были озабочены ситуацией на сухопутной границе южнее. Многие критиковали неясный ход границы и под этим предлогом призывали переделать пограничную линию в пользу России. Глава российской таможни в пос. Маньчжурия жаловался: «Большие затруднения возникают при задержании контрабанды вследствие невыясненности пограничной черты и полного отсутствия пограничных знаков. Граница различается местными жителями по некоторым известным им только признакам, как, например, по направлениям „от одной сопки к другой“, или „от маячка к маячку“, разумея под последним названием, кучки камней, которые в случае необходимости могут быть переносимы, и граница подвергается видоизменениям»[227]. Все эти жалобы звучали в свете переговоров о демаркации, которые велись двумя государствами. В марте 1909 года Министерство иностранных дел Китая предложило организовать совместную экспертизу, с чем Россия согласилась. Китайцы были уверены, что они установили правильную сухопутную границу у ст. Маньчжурия, и были рады это доказать[228]. Особым предметом этих переговоров было подтверждение забайкальско-хулун-буирского участка наземной границы между холмами Тарбаган-Даха (пограничный пункт 58) и Абагайтуя (пограничный пункт 63), и его очертаний далее вдоль Аргуни до ее впадения в Амур[229].

Разногласия между русскими и китайцами вскоре омрачили совместный процесс определения границ. Увеличение количества военных застав на Аргуни позволило китайцам проявить большую напористость. Много раз русские задерживали китайских солдат и землемеров в связи с незаконным пересечением границы. Китайские пограничники в ответ неоднократно конфисковывали казацких лошадей, пасущихся на спорных речных островах, и препятствовали работе российских землемеров. Мошенничество и воровство случалось на обеих сторонах, но такие происшествия иногда приводили к перестрелкам через реку. Российские правительственные круги были осведомлены о том, что китайские войска в регионе слабы, однако российская пресса все же требовала лучшего вооружения приграничных казаков, чтобы те могли отвечать на китайские атаки. Фактически в российской прессе велась антикитайская кампания, вселявшая в людей страх войны[230].

Несмотря на напряженную атмосферу летом 1910 года в пос. Маньчжурии с целью определения сухопутной и речной границы были проведены двадцать встреч, но все они зашли в тупик. В итоге обе стороны согласились провести инспекцию на местности. Под пристальным вниманием местного населения объединенная комиссия должна была решить принадлежность 280 островов и песчаных отмелей. Российский представитель подполковник Николай Александрович Жданов – председатель Пограничной комиссии Генерального штаба и генерал Ду – старший член китайской Пограничной комиссии в октябре 1910 года провели четыре дня в Староцурухайтуе на среднем течении Аргуни,