Удар отточенным пером - Татьяна Шахматова

Вот за это сомнительное чувство юмора я и не хотел доверять тетке тонких переговоров, касающихся дел сердечных, но пути назад уже не было. Наконец Вика доела и поднялась из-за стола.

Предложение забрать Юлю и подбросить ее до дома тетка встретила без особого энтузиазма:

– Ну мы же не медвытрезвитель…

Но в итоге человек все-таки победил в ней девушку на лабутенах, и она согласилась, но с условием, что возиться с Юлей буду я сам, так как она, видите ли, теряет равновесие, даже когда берет в руки свою сумочку.

Мы прошли по коридору в комнату отдыха.

– Да ты что! Откуда столько? – вдруг раздался в коридоре голос, который показался мне знакомым. – Не то что у меня, у бухгалтера на черной кассе столько нет. А у тебя откуда? – продолжал голос, и я узнал его по характерному дребезжанью заплывших жиром голосовых связок.

Это был голос директора Карнавалова, который только что поздравлял со сцены работников «Русского минерала».

– Ты давай не верти! Говори, где чемодан денег взял так быстро? – вопрошал Карнавалов.

Звуки раздавались из технической комнаты для персонала, которая находилась прямо напротив комнаты отдыха, где я оставил напившуюся Юлю. Вика взяла туфли в руки, босиком пробежала по ковровой дорожке чуть дальше по коридору. Я прошел следом, и мы замерли, спрятавшись за ростовой куклой капитана Джека Воробья, широким жестом приглашавшим в «Пиратский зал», вход в который как раз был следующим по коридору.

– Так это и есть наша черная касса, Валерий Павлович! – ответил Селиверстов тоном самой искренней убежденности.

– Ладно тебе. У нас там таких сумм нет.

– Так ведь и нет. Вот они все тут, – отшучивался юрист.

– Стоять! – генеральски окрикнул Карнавалов.

– Что еще? Давайте я расплачусь сначала с Курчатовым. А то он грозит судом и всеми небесными карами в придачу.

– Я надеюсь, деньги чистые? – поинтересовался Карнавалов, а юрист прыснул смехом.

– Ну а какие еще?!

– А вот ты зря смеешься. Будешь потом этому Курчатову объяснять, что деньги можно вручную отмыть. Вроде как носки мужики стирают в раковине, два раза намылил плюс губочкой – и все, чистенько…

– Ох уж этот ваш армейский юмор, Валерий Петрович… – проговорил Селиверстов.

В этот момент Виктория схватила меня за руку и, с силой дернув, увлекла дальше по коридору. Мы влетели в «Пиратский зал», где, на наше счастье, не было ни одного посетителя. Я высунул голову из-за декоративных ракушек, оформлявших вход в зал, и увидел, что дверь технической комнаты открылась, а Селиверстов направился… в нашу сторону.

– Атас. – Теперь я схватил Вику, и мы, перемахнув через зал, вскочили на сцену-корабль и укрылись за кормой, согнувшись там в три погибели. Селиверстов появился в вырезанном в форме морской звезды проходе ровно в ту секунду, когда я подхватил с пола выроненную Викторией туфлю. Видимо, поняв, что пошел не в ту сторону, юрист развернулся и двинулся обратно, к космическому залу.

Мы с теткой переглянулись.

– Ты, оказывается, еще и Золушка в самый неподходящий момент, – проговорил я, протягивая ей туфлю. – Кстати, это же такие хорошие люди. Ты их защищаешь, чего же прячешься?

Вика распрямилась и пыталась совладать с дыханием.

– Черная касса – это еще полбеды, – проговорила она наконец. – Бог с ней, с черной кассой. Тут интересно другое. У юриста Селиверстова под подушкой лежат деньги, которые удивляют даже самого директора завода. Вот это не к добру.

– В этом деле много что не к добру, – сказал я, но тетка уже ковыляла в направлении коридора и не слышала. Или снова сделала вид, что не слышит.

Наконец мы попали в комнату отдыха, где на диване в позе надравшегося пирата мирно сопела Юля. Собрав с дивана ее бесчувственное раскисшее тело, я направился к выходу. Вика семенила сзади, подобрав подол своего атомного платья. По дороге никто не встретился, и мы нашей карнавальной процессией, состоящей из двух дам, плохо – хоть и по разным причинам – стоящих на собственных ногах, и одного кавалера в костюме Стива Джобса неторопливо переместились из «Весеннего утра» в холодный осенний вечер, где нас ждала Викина машина.

Когда мы отвезли Юлю, которая к концу дороги вдруг пришла в сознание и зачем-то стала делать вид, будто ничего не помнит, я заметил Вике, что в пьяном виде хорошая девочка-филолог становится похожа на живого человека.

– А? – рассеянно переспросила тетка, выруливая из двора.

– Невозможно дожить даже до двадцати лет и в капитале идентичности иметь только образцовый аттестат, потупленный взгляд и набор умных цитат из чужих книг. Нельзя же все время по паркету ходить, надо иногда и по стеклу босиком. Пить, ругаться, беситься, дурой выглядеть, целовать не тех, обманывать, быть брошенной, плакать по этому поводу…

– Мг. – Тетка думала о своем.

– Кстати, у Юли новый объект для поклонения, – сообщил я.

– Ты, что ли? – Вика наконец заинтересовалась и недоверчиво скосилась на меня в зеркале.

– Селиверстов.

– Ну это даже я заметила. А Примадонна где же?

– С Примадонной они теперь не общаются.

Я пересказал Вике историю о том, как не задалась у Юли научная карьера, тетка даже присвистнула от удивления.

– Ничего себе дела!

Подумала и добавила:

– Ну а с Селиверстовым они насколько близки, как думаешь?

Я пожал плечами.

– Раб сменил хозяина, кажется. Раньше у нее Миллер была величайший в мире человек. Теперь – Селиверстов.

– А сам Селиверстов что?

– Да вроде ничего.

– Слабый пол сильнее сильного пола в силу слабости сильного пола к слабому? – как всегда закрутила Вика, хотя имелось в виду всего лишь, не любовники ли эти двое.

– Процентов девяносто семь, что нет, – ответил я.

– А остальные три процента?

– А три процента на новогодний корпоратив. Мало ли…

Вика снова хмыкнула.

– Ладно. И что теперь говорит «раб»?

– Говорит, что она первоклассный лингвист и давно раскусила Жильцова с его профсоюзом. Что Жильцов баламут и мудак и деньги с завода трясет по судам. За счет того и живет.

Виктория передернула плечами. Я подумал, что ей холодно, потому что полушубок соскользнул и она вела машину, сверкая голыми ключицами и шеей. Но тетка смахнула мою руку, когда я попытался накинуть на нее одежду.