Побег - Борис Кантор

Мать доила корову, а отец мерил участки огорода саженью и размечал их колышками для посадок.

Солнце уже осветило горы, но из-за леса еще не показалось. Мы спустились по крутому обрыву к тому месту на реке, где был глубокий омут. Миша сказал, что разговаривать нужно шепотом, и начал разматывать лески. Мое удилище было самым коротким, но всё же тяжеловатым для меня. Миша, чтобы поддержать меня, сказал, что зато мои руки станут сильнее, и показал, как наживлять червяка. У него это получалось ловко, а нам с Иваном приходилось долго пыхтеть, пока червяк оказывался на крючке. К тому времени он становился уж очень вялым.

Миша указал наши места и, отойдя от нас, забросил крючок в воду плавным взмахом удилища. Поплавок, едва коснувшись воды, стремительно пошел под воду. Миша дернул вверх удилище, и оно изогнулось дугой. Он стал плавно поднимать его, поводя из стороны в сторону. Видно было, что на крючке большая рыба. В это время нырнул в воду поплавок Ивана, но он смотрел на Мишину удочку и не увидел этого. Я зашептал ему: «Тащи!», — но поплавок уже выскочил снова на поверхность. То же самое случилось и с моим поплавком. А Миша уже вытащил на берег здорового окуня и накрыл его руками. Он снял рыбу с крючка и положил в ведро с водой. Потом подошел к нам.

— Ну что, прозевали? Не смотрите на меня! Смотрите на свои поплавки, иначе вы ничего не поймаете, а только скормите рыбе всех червей.

Мы вытащили свои голые крючки, и мне стало стыдно. Ладно Иван — он ловил рыбу только пару раз! Но мне-то уже не раз объясняли, что надо быть внимательным. Я наживил нового червяка и отошел еще немного в сторону моста, чтобы не было соблазна подсматривать за другими удочками. Здесь омут только начинался и еще было течение. Из-за короткого удилища я не мог забросить крючок достаточно далеко, и поплавок быстро подносило к берегу течением. Но после трех или четырех забросов поплавок наконец пошел под воду, и я подсек рыбу. Почувствовав ее тяжесть, я потянул удочку и из последних сил вытащил на берег хорошего чебака. Так у нас в Сибири называют плотву. Он высоко подскакивал в траве, но мне удалось накрыть его фуражкой. Я с трудом снял чебака с крючка и отнес в ведро. Миша показал мне большой палец. Теперь я был полностью захвачен рыбалкой, и мне удалось поймать еще двух или трех чебаков и штук пять довольно больших пескарей. Иван тоже что-то поймал. Миша то и дело вытаскивал крупных чебаков, окуней и ершей. В ведре было уже много рыбы, но и клев уже заканчивался…

* * *

Вывернув лежавшее неподалеку трухлявое бревно, я раздобыл с десяток крупных червяков, вырезал удилище, и через десять минут всё было готово к рыбалке.

Только забросил удочку, как поплавок ушел под воду. То оказался здоровенный окунь. Потом попалось несколько крупных чебаков. Затем еще один приличный окунь. Вот и хватит на уху. Было очень жаль бросать такой клев, но тащить лишний вес не хотелось. Да и мошкара сильно донимала! После чистки и разделки мой котелок оказался полон рыбы.

Я пошел вдоль реки, но путь мне преградил впадающий в нее широкий ручей. Свернул направо и вскоре наткнулся на галечную отмель. Такая же отмель была на другом берегу. Это был хороший брод.

Присмотревшись, я увидел на другом берегу остатки каких-то бревен, а на моей стороне к ручью шла старая, заросшая дорога. На мягком травянистом берегу были видны только следы лосей и никаких следов человека. На отмели и на берегу в два ряда торчало то, что осталось от свай. Видно, когда-то здесь был деревянный мост.

Я без труда перешел по чистому галечному броду на противоположный берег. Там прямо от берега шла неширокая низина, через которую была проложена гать. В основе гати лежали толстые стволы лиственницы, покрытые сверху брусьями. Я никогда не видел такой добротной гати. Хотя она и была довольно древняя, доски еще не сгнили. Сразу после гати шла дорога — вначале по старому лесу, а затем она вышла на открытое пространство. Дорога была покрыта щебнем, колеи широкие и неглубокие: значит, решил я, слой щебня достаточно толстый. Вероятно, по дороге когда-то ходили машины и утрамбовали ее почти как асфальт. Дорога кое-где заросла мелким кустарником, но по ней и сейчас можно было спокойно проехать на грузовике. К юго-западу от направления дороги виднелась сопка, которая служила мне ориентиром. Она была уже недалеко.

По обеим сторонам дороги шли глубокие заросшие дренажные канавы. Вскоре я увидел канавы, расположенные перпендикулярно к дороге, и лежавшие на обочине кучи камней. Тут до меня дошло, что я иду по заброшенному полю, с которого собрали эти камни. Оно местами уже заросло кустарником, молодыми березами, соснами, осинами и высокой травой. Мне было страшновато идти этим почти открытым полем, но уж очень не хотелось снова уходить в болотистый лес. Да и трава была настолько высокая, что меня было трудно увидеть издалека.

Я отметил, что за последние сутки не видел и не слышал признаков человека. И на этой дороге тоже не было видно человеческих следов. Зато были следы лосей. Они проложили тропы в густой траве через поле. Видимо, спасались от комаров и мошки. Несколько раз я спугнул куропаток, но выстрелить не успевал.

Так я прошел километра три до развилки, от которой направо через поле шла такая же хорошая дорога к невысокому холму, на южной стороне которого виднелись какие-то развалины, заросшие крапивой. Когда я подошел, оказалось, что это каменный фундамент небольшого дома и остатки дымовой трубы. Я обошел вокруг него. Рядом с фундаментом был холмик с обвалившимся входом — погреб. Трава подле него росла редкая. Я разглядел в ней перья одичавшего чеснока, выкопал их ножом и положил в рюкзак — пригодятся для ухи! Не найдя больше ничего съедобного, я пошел дальше по дороге. Она как раз вела к сопке, на которую я решил подняться, чтобы оглядеться.

Заброшенные поля чередовались перелесками. Опять попадались заросшие развалины. Надо всем этим светило неяркое северное солнце, дул легкий ветерок. И тишина! Мне стало тоскливо от вида этих пустых мест, когда-то населенных трудолюбивыми людьми.

А то, что они были трудолюбивыми, не подлежало сомнению. Такие дороги, такие поля, такие гати! Ничего подобного у нас я не видел. Это не Россия! Я понял, что эти места раньше принадлежали Финляндии, и задумался: а что стало с людьми, которые жили здесь? Успели они уехать отсюда — или их раскулачили и сослали куда-нибудь в Сибирь? Оставить их жить здесь советская власть не могла, потому что результаты их деятельности были бы самой наглядной антисоветской агитацией.

Так, старыми дорогами, петлявшими между озер, я шел на запад, к намеченной сопке, пересекая вброд небольшие речки. Только в одном месте мост через речку почти уцелел. Сделан он был на совесть. За этим мостом сквозь деревья проглядывало озеро, по которому плавали два лебедя. И здесь со мной что-то произошло. Видимо, под влиянием длительного и утомительного похода, холода и голода, постоянного напряжения, вызванного необходимостью скрываться, и отсутствия общения с людьми во мне возобладали какие-то древние и дикие инстинкты. Всё, что последовало далее, до определенного момента происходило словно в каком-то странном сне. Взяв в руки ружье, я начал медленно подкрадываться к берегу.