Собрание сочинений. Том 6. Граф Блудов и его время (Царствование Александра I) - Егор Петрович Ковалевский

даже было где она находилась в то время? Раздавшийся стук у дверей вывел его из мира мечтательности[45]. «В комнату вошел князь Волконский, – пишет Государь, – с видом нетерпения и досады. Он сказал, что решился беспокоить меня в этот необыкновенный час только потому, чтобы отделаться от женщины, которая настоятельно требует свидания со мною, и назвал г-жу Криднер. Можете себе представить мое удивление! Мне казалось, что это сон. Криднер! Криднер! – невольно произнес я. Этот быстрый ответ на мою мысль не мог быть случайным. Я сейчас же принял посетительницу и она, как бы угадывая настроение души моей, поспешила успокоить ее давнишнее смятение утешительными словами».

Криднер, как говорил Государь, подняла перед ним завесу прошедшего и представила жизнь его со всеми заблуждениями тщеславия и суетной гордости; она доказала, что минутное пробуждение совести, сознание своих слабостей и временное раскаяние, не есть полное искупление грехов, что сама она была великая грешница, но что у подножия креста, выстрадала себе прощение постоянной молитвой и горькими слезами. Она говорила с тем же, может быть, красноречием, с каким умный проповедник возвещает вечные истины со своей кафедры, но с большим увлечением, с большим знанием сердца своего слушателя, и, главное, сам слушатель был слишком настроен к впечатлительности тишиною, таинственностью глубокой ночи. Александр был потрясен до глубины души: он плакал.

С этих пор начинаются сношения с Криднер, которые остались не без последствий на его душу, уже подготовленную великими событиями к тому восторженному пиитизму, который нередко отрывал его от земных забот, особенно в последнее время, и заставлял возлагать бремя правления на других деятелей. Баронессе Криднер было тогда 50 лет.

Счастье изменило Наполеону. Ватерлооская битва привела опять союзников в Париж. На этот раз Император Александр поселился в скромном дворце Елизе-Бурбонском, принадлежавшем тогда ребенку, сыну Наполеона, еще в колыбели провозглашенному Римским королем. Государь избегал всяких торжественных приемов, празднеств и вообще какого-либо изъявления восторженности, – искренней или наемной; если являлся на улицах Парижа, то большею частью инкогнито, стараясь пройти незамеченным. Его мысли были тогда заняты важным предметом. Трактат, тайно заключенный против него тремя державами, с которыми, по-видимому, он находился в самых дружеских отношениях, самостоятельность которых – Франции особенно – он отстаивал, имел сильное на него действие. Он думал заключить такой союз, который бы основан был на нравственных началах, который бы связал государей и народ братскими узами, освященными религией, был бы для них, как Евангелие, обязателен по совести, по чувству, по долгу. Возможно ли осуществление такой возвышенной мысли? – Это другой вопрос, но, что Александр руководился этой мыслью, более религиозной, чем политической, и только ею, а несвоекорыстными видами, о которых впоследствии говорили, это свидетельствуют и люди близкие ему и тогдашнее его нравственное настроение.

Вот что говорит один из участников, хотя косвенных, в составлении этого акта, А.С. Стурдза, которого, конечно, никто не заподозрит в неправдивости[46]. «Государь, благоговея пред целебной и животворной мощью христианской веры, видел во внутреннем ее восстановлении единственный залог мира, возрождения, и благополучия всех племен земных».

Император собственноручно написал весь трактат; он поручил графу Каподистрия только облечь его в обычную форму, «но сущности отнюдь не изменяйте! это мое дело; я начал и с Божией помощью довершу», – прибавил Государь. Стурдза, которому поручил граф Каподистрия распределение и отделку статей, почему-то разделил их на четыре, вместо бывших трех пунктов. Государь поставил неизбежным условием число три и восстановил прежний порядок; сам переписал акт, засвидетельствовал его собственной скрепою, и потом подписал, в числе трех Государей, в день Воздвижения честного креста (14/26 сентября).

«Сим необыкновенным ходом непосредственных переговоров между монархами, Государь желал и надеялся утвердить на незыблемом основании союз искреннего братства»…

Государи, подписавшие трактат обязывались «как в управлении собственными подданными, так и в политических отношениях к другим правительствам, руководиться заповедями Св. Евангелия, которые, не ограничиваясь приложением своим к одной частной жизни, должны непосредственно управлять волею царей и их деяниями».

Мы с намерением распространились об этом более духовном, чем дипломатическом акте, чтобы показать, как несправедливо обвиняют государей в намерении заключить союз против народов! Если, впоследствии, дипломаты успели дать подобный оборот священному трактату, то это доказывает только всю изворотливость их, от которой самые лучшие намерения не могут устоять. Но во время составления его, всякое дипломатическое участие министров было устранено; никто даже не знал, как составлялся акт и, может быть, только баронесса Криднер читала его вчерне; Стурдза ясно это свидетельствует. Описывая в подробности всю манипуляцию составления акта, он весьма основательно говорит в конце: «со дня подписания сего договора, враждебно ополчились на него дипломатическое коварство, церковная мнительность и демагогическое своевольство», а между тем, каждое из них бралось за него, как за орудие для себя полезное. Такова бывает иногда участь самых святых намерений и предначертаний, но дело истории восстановить истину.

Вскоре Государь оставил Париж и отправился в Россию. Во Франции остался тридцати тысячный корпус под начальством графа М.С. Воронцова, умевшего снискать любовь французов, как и своих подчиненных. Переговоры вел граф Каподистрия и подписал Парижский трактат 8/20 ноября 1815 года. Акт этот отличается полнотой, ясностью, предусмотрительностью всех могущих случиться обстоятельств и вообще носит на себе печать великого и светлого ума. Затем, передав все дела конференции, наблюдавшей за исполнением договора, генералу Поццо-ди-Борго, назначенному полномочным министром в Париже, граф Каподистрия, призываемый волею Государя, отправился в Петербург и остановился в комнатах, где жил некогда государственный канцлер. Он уже был назначен статс-секретарем и ему поручены были все важнейшие политические дела того времени.

Глава пятая

Сильное движение в Европе, отразившееся у нас. Государь становится во главе этого движения. Преобразование в управлении, в языке и литературе. Общества «Любителей русского слова» и «Арзамаское». Блудов из главных деятелей последнего; значение «Арзамаса», участники его и существенная польза, принесенная им. Дружба Блудова с Жуковским и Карамзиным; образ их мыслей.

Долго подавленные страсти выступали со всею силою. В народах, участвовавших в великих событиях, в борьбе продолжительной, жертвовавших своей жизнью, своим достоянием для сохранения государственной независимости, развилось чувство личного достоинства, чувство самобытности. Содействуя общему делу, они естественно желали быть участниками общих интересов, требовали для себя тех прав, которыми воспользовались только одни избранные, оставив на долю народа обязанности, может быть менее обременительные, чем возлагала на них война, но тем не менее унизительные. Постоянные походы в чужие государства, нередко отдаленные, столкновения с иными народами, иными нравами и образованием, взаимное соприкосновение различных интересов расширили круг знаний, развили понятия, показали