Тайны Удольфского замка - Анна Радклиф

— У меня осталась в живых только дочь, — говорил Лавуазен, — она счастлива замужем, а для меня она все в жизни. Когда я потерял жену, — добавил он со вздохом, — я переселился жить в семейство Агнессы: у нее несколько человек детей — все они пляшут там на лугу как стрекозы — дай Бог им подольше так веселиться! Я надеюсь умереть среди моих детей, сударь. Я уже стар и не могу рассчитывать прожить долго, но какое утешение в сознании, что умрешь окруженный своими дорогими домочадцами…

— Добрый друг мой, — прервал его Сент Обер дрожащим голосом, — надеюсь, вы еще долго проживете среди детей своих!

— Ах, сударь, в мои годы на это нельзя рассчитывать! — возразил старик и задумался, — да я и не желаю, — продолжал он, — я верю, что когда умру, то пойду на небо, куда раньше попала моя бедная жена; иногда мне представляется вот в такую тихую лунную ночь, что я вижу ее гуляющей под деревьями, которые она так любила. Как вы думаете, сударь, можно будет нам иногда навещать близких на земле после того, как душа наша расстанется с телом?

Эмилия не могла долее заглушить свою сердечную тоску; слезы градом полились из глаз ее на руку отца. Он сделал над собой усилие, желая заговорить, и наконец произнес тихим голосом.

— Я надеюсь, что нам разрешено будет смотреть с высоты небес на тех, которых мы оставили на земле; но это не более, как надежда: загробная жизнь скрыта от наших взоров; единственные наши руководительницы — вера и надежда. Нам не сказано, что бестелесные души действительно наблюдают за своими близкими на земле, но мы можем чистосердечно надеяться, что это так. От этой надежды я никогда не отрешусь, — продолжал он, отирая слезы с лица дочери, — это усладит самые тяжелые минуты кончины!

По лицу его тихо катились слезы; Лавуазен плакал тоже; наступила пауза молчания. Немного погодя Лавуазен заговорил опять.

— Но вы верите, сударь, что мы встретимся на том свете с теми, кого любили на земле? Хотелось бы этому верить!

— Так и верьте, — отвечал Сент Обер, — жестоки были бы терзания разлуки, если думать, что разлука будет вечной. Полно плакать, Эмилия, мы с тобой встретимся в лучшей жизни!

Лавуазен почувствовал, что он коснулся больного места, и старался переменить разговор.

— Однако, что же это мы сидим в потемках? Я забыл принести свечу!

— Нет, — остановил его Сенс Обер, — я люблю лунный свет! Садитесь, друг мой. Эмилия, дорогая моя, теперь я чувствую себя лучше, чем за весь день: этот воздух оживляет меня. Я наслаждаюсь чудным вечерним часом и тихой музыкой, доносящейся издали. Улыбнись же, душа моя! Кто это так искусно играет на гитаре? Это два инструмента или эхо?

— Должно быть, эхо, сударь. Эта гитара часто слышится по вечерам, когда все кругом тихо, но никому неизвестно, кто на ней играет; иногда ее сопровождает голос, такой нежный и грустный, что думается, уж не водятся ли в лесу духи?

— Не духи, конечно, а простые смертные, — заметил Сент Обер с улыбкой.

— Случалось мне слышать эту музыку в полночь, когда мне не спалось, — продолжал Лавуазен, делая вид, что не слышал замечания, — почти под окном у меня. Я никогда не слыхивал музыки, похожей на эту. Она наводила меня на мысли о моей бедной жене, и я начинал плакать. Иногда я подходил к окошку, высовывался наружу, но тотчас же все замолкало и кругом не было видно ни души. Уж я слушал-слушал, и мне делалось так жутко, что даже шорох листьев, волнуемых ветерком, заставлял меня вздрагивать. Говорят, часто случается, что люди слышат эту музыку перед смертью. Но сколько лет я слыхал ее, а вот все не умираю!..

Эмилия сначала улыбалась, как только заговорили об этом нелепом суеверии, но в теперешнем состоянии духа не могла не почувствовать его заразительности.

— Ну и что же, друг мой, — спросил Сент Обер, — неужели никто не отважился проследить, откуда раздаются звуки? Легко было набрести и на музыканта.

— Как же, многие пробовали проследить звуки по лесу, но музыка уходила все дальше и дальше. Тогда наши крестьяне, труся, как бы не попасть в беду, прекращали поиски. Обыкновенно эта музыка не начинается так рано, а всегда попозднее, так около полуночи, вот когда эта яркая планета, что встает из-за далекой башни, опускается за лес налево.

— Какой башни? — с живостью подхватил Сент Обер, — я не вижу никакой.

— Извините, сударь, но отсюда виднеется башня и луна прямо светит на нее — вон в конце аллеи, далеко отсюда. Самый же замок скрыт за деревьями!

— Да, да, папа, — вмешалась Эмилия, — разве ты не видишь что-то яркое, сверкающее над темным лесом? Мне кажется, это металлический флюгер, на который падает лунный свет.

— Правда, правда, теперь я вижу, на что ты указываешь. Кому же принадлежит замок?

— Владельцем его был маркиз де Вильруа, — отвечал Лавуазен.

Сент Обер казался взволнованным.

— Вот как! — промолвил он, — неужели мы так близко от Леблана?

— Прежде это было любимое имение маркиза, — продолжал Лавуазен, — но впоследствии оно опостылело ему, и он не показывался сюда много лет. Недавно разнесся слух, будто он умер и замок перешел в другие руки.

Сент Обер вздрогнул, услыхав эти слова.

— Умер! — воскликнул он. — Боже мой! Когда же это случилось?

— Говорят, недель с пять тому назад. Да разве вы знавали маркиза, сударь?

— Поразительно! — промолвил Сент Обер, словно не слыша вопроса.

— Почему ты находишь это поразительным, папа? — спросила Эмилия с робким любопытством.

Не отвечая, он опять погрузился в задумчивость; через несколько минут, оправившись немного, он спросил — кто наследовал поместье?

— Я позабыл, как его величают, — отвечал Лавуазен, — его сиятельство проживает больше в Париже, сюда его и не ждут.

— Так, значит, замок заколочен?

— Почти что так, сударь. Старуха-домоправительница да ее муж, дворецкий, присматривают за домом, но сами живут отдельно во флигельке.

— Замок, вероятно, большой, — заметила Эмилия, — и для двоих там пустынно?

— Да, в нем жутко, барышня, — подтвердил Лавуазен. — Я бы ни за какие блага не согласился провести там ни одной ночи, хоть озолотите меня.

— О чем это вы? — спросил Сент Обер, очнувшись от своих дум.

Когда хозяин повторил свои последние слова, Сент Обер застонал, но как будто боясь, чтобы Лавуазен не заметил его расстройства, поспешил спросить, давно ли он живет в этом крае.

— Почти что с детства, сударь, — отвечал старик.

— Значит, вы помните покойную маркизу? — спросил Сент Обер изменившимся голосом.

— Еще бы, сударь! Многие ее здесь помнят.

— В таком случае вам известно, что это была прекраснейшей души превосходнейшая дама. Она заслуживала лучшей участи.

На глазах Сент Обера навернулись слезы.