Медный всадник. Жизненный путь Этьена Фальконе - Елизавета Топалова

Фальконе согласился без колебаний. «Конечно, она будет моей ученицей, и я сделаю все, чтобы она стала хорошим скульптором, первой женщиной-скульптором во Франции», – заверил он Дидро.

Так в жизни Фальконе появилась Мари Анн Колло. Девочка делала поразительные успехи. Вскоре она смогла сделать самостоятельно мраморную голову Дидро. «Она прирожденный портретист», – с восхищением говорили зрители. Фальконе был горд своей ученицей, но бросив взгляд на пунцовую Мари Анн, стоявшую рядом с бюстом Дидро, он вдруг неожиданно для себя заметил нечто общее в их чертах. Тотчас отогнав от себя эту мысль, он постарался забыть о ней.

В это же время Фальконе закончил скульптурную группу «Пигмалион и Галатея». Удивительно, что он начал ее задолго до появления Колло. Художник обладает способностью предугадывать судьбу, свою и чужую. Но, возможно, это была просто случайность. В то время многих волновал древний миф о критском царе Пигмалионе, создавшем статую Галатеи, которая была так прекрасна, что он влюбился в нее. Когда, восхищенный, он поцеловал ее, статуя ожила.

Он тоже, как Пигмалион, создал Колло, и лукавый Амур уже точил свои стрелы…

Когда группа «Пигмалион» была выставлена в Салоне, она вызвала настоящую бурю восторгов. «Если бы эта группа, скрытая в земле в течение нескольких веков, была извлечена оттуда сломанная, с отбитыми руками и ногами, но с именем Фидия, высеченным на ней по-гречески, я молча и с восхищением смотрел бы на нее», – писал Дидро в своем обзоре Салона в журнале «Литературная переписка».

По случаю выставки в Салоне Фальконе и Дидро обедали вместе у Руссо. Четвертым был Бюффон. После обеда Дидро предложил им небольшую прогулку: «Здесь неподалеку живут молодые русские художники. Это первые пансионеры Российской Академии художеств, организованной недавно графом Шуваловым вместе с Ломоносовым. Шувалов пожертвовал на пользу Академии свою личную картинную галерею».

Фальконе слышал об обменах молодыми художниками с Россией. Недавно по приглашению Академии в Россию уехал скульптор Жилле, который стал там вице-президентом Академии художеств.

«Один из русских пансионеров особенно талантлив, – продолжал Дидро. – Его зовут Антон Лосенко. Ему всего 23 года, но это удивительный, необыкновенно талантливый художник, настоящий русский Рафаэль. Недавно за свой рисунок «Смерть Сократа» он получил медаль нашей Академии. Это весьма редкое явление для французской Академии, которая очень строго судит работы иностранцев. Безусловно, это будущее русской школы живописи».

«Говорят, он незнатного происхождения?» – заинтересованно спросил Руссо. «Да, он сын купца, торговавшего в Чернигове, одном из небольших городов империи, всякой мануфактурой, – подтвердил Дидро. Отец его потом спился, а мать умерла, когда ему было всего четыре года. Поскольку мальчик хорошо пел, его взяли в царский хор в Петербурге, но потом за спадение голоса он был отчислен из певчих. К счастью, он с детства был увлечен также и рисованием и попал в обучение к Ивану Аргунову». «А, это тот самый крепостной художник, который служил у графа Шереметева?» – оживился Руссо. «Аргунов – один из самых серьезных русских портретистов, по крайней мере лучшей школы в России тогда трудно было найти, – сказал Дидро. – Не удивительно, что от Аргунова Лосенко попал в Академию, а теперь продолжает свое обучение во Франции. Здесь он учится у Рету. Я не очень высокого мнения о Рету, хотя он и весьма плодовитый художник. Но он хороший педагог. К счастью, русского художника нельзя отнести к начинающим, то есть к тому опасному состоянию, когда воля учителя может совершенно подавить ученика и привить простое подражательство. Правда, он делает копии. Но подражание великим – это хорошая школа. К тому же дважды в день он обязательно рисует с натуры, а это хорошее очищение от болезни подражательства. Однако Рету уже слишком стар и не может руководить. Я рекомендовал ему Вьена – это художник, которого я могу хвалить без всяких оговорок».

Русские ученики Академии художеств находились под опекой нового русского посла в Париже Дмитрия Голицина, который давно дружил с Дидро и энциклопедистами. По просьбе императрицы Екатерины II Дидро и Мельхиор Гримм подбирали преподавателей для русских пансионеров и поддерживали с ними тесный контакт.

Фальконе не очень внимательно слушал легкую болтовню Дидро. Он отрешенно смотрел в сторону и чему-то счастливо улыбался. Погруженный в свои мысли, он незаметно отстал от друзей. Бюффон, несколько раз оглянувшись на него, наконец остановился и, подождав Фальконе, доверительно взял его под руку. «Я давно наблюдаю за вами, – сказал он шутливым тоном, – и я хочу вам сказать, что ваш Пигмалион выдает вас с головой. Вы влюблены – не так ли?». Фальконе вспыхнул. Бюффон догадался о его тайне. «Колло еще совсем ребенок, к тому же я старше ее на тридцать лет», – холодно ответил он. Бюффон расхохотался: «Всего-то? Раньше я не пропускал ни одной молоденькой женщины, но теперь экономлю время на своих амурных делах. Эти утехи не стоят того, чтобы похищать их у славы. Я всегда предлагал женщинам темперамент вместо сердца и экю вместо забот, и женился в сорок пять лет на двадцатилетней бесприданнице. Но жениться – значит влезть в неоплатные долги. Вы знаете это не хуже меня. Все великие художники воспевали любовь, а Рафаэль умер на женщине. Глупо отказываться от радостей жизни!»

Скульптор с сомнением взглянул на него:

«Кто знает, может быть, платоническая любовь и есть самая лучшая? Любовь, которая не реализована, приобретает фантастически прекрасные формы. Я мог бы легко склонить ее к близости, но я знаю, что это не соответствует ее истинному желанию, так как Колло воспитана в религиозных убеждениях и считает, что грех приносит несчастье».

«Что за ерунда, – рассмеялся Бюффон. – Эти попы всех запугали. Какие у вас могут быть несчастья? Ваше положение прочно, вам покровительствует первая женщина в государстве, вы признанный художник, у вас большое будущее, вы в расцвете сил. Разве можно лишать себя счастья ради каких-то глупых предрассудков? Посмотрите вокруг. Какие несчастья обрушились на головы грешников? Взгляните на любовницу короля Помпадур – она процветает уже девятнадцать лет. Какие могут быть еще более очевидные свидетельства глупости всех этих религиозных нравоучений? Люди должны быть счастливы – они рождаются для удовольствий!»

Хлопнув Фальконе по плечу, он вновь оглушительно захохотал.

Фальконе ничего не ответил. Червь сомнения давно уже поселился в нем, и Бюффон лишь сказал ему то, в чем он не решался признаться себе сам.

На улице Фроманто, близ Лувра, в доме парикмахера Леспри, где жили русские пансионеры, их встретил сам Антон Лосенко – смуглый темноволосый молодой человек небольшого роста с пытливым, внимательным взглядом серо-зеленых глаз. Всего несколько дней назад он вернулся из России, куда его срочно вызвали для росписи Триумфальной арки к коронации новой императрицы Екатерины II. Лосенко показал ей свои работы, привезенные из Парижа. Государыня приобрела для Эрмитажа одну из его картин – «Чудесный улов рыбы» на евангельский сюжет.

Картины Антона Лосенко были представлены новой императрице графом Шуваловым как свидетельство успехов молодой русской Академии художеств, которую он возглавлял. И все же Шувалов, этот еще недавно всесильный камергер двора и фаворит бывшей императрицы Елизаветы Петровны, не избежал опалы. Авторитет его пошатнулся после того, как в одном из писем одному своему заграничному корреспонденту он якобы позволил себе с недостаточным почтением отозваться о характере «июньской революции» Екатерины II. Императрице каким-то образом стало об этом известно, и ему пришлось «по болезни» оставить Академию и отправиться в почетную ссылку в Рим. «На столько времени, на сколько потребно будет» – гласила резолюция. Во главе Академии художеств был поставлен некий генерал-поручик Иван Иванович Бецкой.