Тагир. Ребенок от второй жены - Яна Невинная

Разливаю по пиалам горячий напиток, дрожащей рукой передаю людям.

— Я не буду пить из ее рук, — выпрямляет прямо спину мать Тагира, даже не удосужившись взглянуть в мою сторону.

— Мама, — как-то устало вздыхает мужчина, словно ему надоела вся эта катавасия.

— Не заставишь, сын, я в своем праве, — стоит на своем женщина.

Чувствую, как от унижения у меня покраснело лицо. Сглатываю, но ни слова не говорю. Обет, Ясмина, помни о нем.

— Давайте я вам сама заварю, мама, — спасает ситуацию Наиля, подрываясь и идя в кухню.

В этот момент единственная, кто пробует чай, ее мать. Наблюдаю за ней и замечаю, как кривится ее лицо, а затем она сплевывает содержимое обратно в пиалу.

— Фу, какая мерзость, шайтан, — восклицает, продолжая демонстративно морщиться.

Я делаю глоток из своей чашки. Неприятное послевкусие отдает горечью. Стараюсь держать лицо, но как же сложно удержаться от слез. Даже в этом Наиля подставила, испортила чай и выдала его за мой. Стискиваю челюсти, но молчу, обтекая за этот позор.

В этом часть и моей вины, ведь, не будь я такой беспечной, не пришлось бы сгорать сейчас от стыда. Опозорила своих родителей и их воспитание. Вот только знаю, что бы я ни сделала, как бы ни пыталась при желании выслужиться, это не та семья, где меня бы приняли с распростертыми объятиями.

— Не пробуй, Тагир, ты же слышал, — восклицание его матери выдергивает меня из оков самобичевания.

Поднимаю голову и вижу, как он делает глоток, не кривится, а затем делает еще один.

— Вам стоит проверить здоровье, тетушка, превосходный чай, — глядит он на меня, а вот обращается к теще.

— Сынок, я же просила обращаться ко мне «мама», — проглатывает это оскорбление и старается мило улыбнуться, хотя видно, как ее это задело.

В этот момент в гостиную плавной походкой возвращается Наиля, за ней служанка с подносом.

— Дочка, присаживайся, — отодвигает возле себя стул мать Тагира, обращаясь к первой невестке с лаской и вниманием.

Демонстративно так и напоказ, словно показывая разницу в своем отношении к двум женщинам своего сына. Ненавижу себя за то, что меня это задевает. Больно, аж за грудиной болит и ноет.

Это ведь должна была быть моя семья. Давно, когда небо было яснее, мир добрее и… Между нашими семьями не стояло кровной вражды, которую не смыть ни кровью, ни водой, ни временем.

— Вот это чай, ты превзошла себя, дочка. Надеюсь, научишь свою дочь всему, что умеешь сама, — продолжается спектакль весь обед.

Все наслаждаются чаем Наили и обсуждают ребенка. Которого рожу им я. И никого не волную ни я, ни мои чувства. Кладу руку на плоский живот. И впервые меня посещает чувство страха, ведь сегодня до меня окончательно дошло, что матерью моего малыша станет она. Не я.

Настроение безнадежно испорчено. После окончания обеда мать Наили вдруг встала и посмотрела на меня с чувством брезгливости, которое даже не пыталась скрыть.

— Дорогой, идите с мужчинами, знаю, как вы любите поговорить о делах, — машет рукой, улыбаясь и подталкивая их на второй этаж.

Тагир кинул на меня странный взгляд и поднялся вместе с отцом и тестем. А вот как только они ушли, взор женщины упал на меня.

— Нам многое нужно обсудить, девочки, думаю, Ясмина сама справится. Раз чай подавать не умеет, так посудомойкой хоть отработает, — фыркнув, оскорбила меня и глянула с высокомерием.

Мать Тагира промолчала, за всё время даже не смотрела в мою сторону, считая за пустое место. А вот у Наили вырвался смешок, который она даже не пыталась скрыть. Прыснула в кулачок и отвернулась, идя вслед за уходящей матерью.

За столом остались только я и мать Тагира, которая медленно встала и пошла мимо меня. А когда остановилась возле моего стула, впервые открыла рот.

— Помяни мое слово, Ясмина, — в каждом произнесенном слове сквозит ненависть, ни с чем не сравнимая и лютая. Так ненавидеть может только мать, потерявшая собственного ребенка. — Я позабочусь, чтобы ты не смогла выносить наследника. Так что не надейся снова запудрить моему мальчику голову. Я вижу твое гнилое нутро насквозь.

Прошипела мне тихо в ухо, словно ядовитая змея, заставив замереть истуканом. Она ушла, обдав меня запахом собственных приторных до тошноты духов, а я могла лишь стиснуть кулаки, сжать челюсти до боли в зубах, но молчать.

Хотя сильно хотелось выкрикнуть обидные слова ей вслед. Душа моя кровоточила, горела в муках несправедливости и боли от чужой ненависти и агрессии, которой нет конца и края, но в чужом доме я была слаба. Бессильна. Обескровлена. Отрезана от своего рода.

— Вы собираетесь вставать? Скоро хозяйка вернется, недовольна будет, — вдруг раздался рядом неприятный возмущенный голос девушки.

Поворачиваю голову и вижу одну из прислужниц, которая накрывала на стол. Смотрит на меня без пиетета, словно мой статус ниже ее.

— Что ты себе позволяешь? — вздергиваю бровь, сохраняя самообладание из последних сил.

Еле сдерживаюсь, чтобы не потянуть за скатерть и не скинуть всё содержимое на чистый пол, слыша разбивающийся звон посуды и падающих серебряных приборов.

— Ой да ладно, мы обе знаем, что ты тут ненадолго, — фыркает черноволосая кареглазая незнакомка, начиная класть на принесенный с собой поднос пустые тарелки и пиалы. — Хозяйка не позволит окрутить своего мужа. Уж очень одержима им. Хотя ради господина Тагира и не на такое преступление пойдешь. Он же такой… Ух…

Девушка всё продолжала разглагольствовать и мечтать о Юсупове, а я подметила главное — ее страх перед Наилей. И так не вязалось это с прежней подругой, к которой я могла прийти с любой бедой. Она ведь была доброй душой, отзывчивой и заботливой. Что же надломилось в ней, раз ее боятся с такой силой?

— Пошевеливайся, тебе же приказали уборкой заняться. По-дружески совет дам: ты с хозяйкой не спорь, делай всё, что говорит первая жена господина, — качает головой, глядя на меня с жалостью, а потом наклоняется и шепчет: — Это сейчас он здесь и всё чинно и мирно, а уедет в очередную полугодовую командировку, отправят тебя на задний двор и накажут кнутом. Вон, была у него любовница из кухарок, так потом еле спасли. Благо, что в больницу госпожа позволила ее увести. Так что ты это… Не крути тут хвостом, поняла?

Цокнув языком, она завершила речь и двинула бровями, намекая мне убирать стол вместе за ней. Я встала на автомате и взяла пару тарелок в руки, пошла следом на кухню. Но делала это всё не из страха. Меня, скорее, сковал ужас. Неужели у Наили не всё в порядке с головой, раз она так жестока с людьми? Любовь к Тагиру затмила ей разум и здравомыслие?

В груди змеей поселяется тупая боль. И догадка… А была ли она когда-нибудь той, за кого я ее принимала?