Пластика души - Марина Крамер

Матвей скептически посмотрел на психолога, покачал головой и сказал:

– Извините, что побеспокоили, Наталья Анатольевна. Жалобы есть?

– Нет. А снотворного на ночь мне нельзя?

– Плохо спите?

– Да.

– Я назначу.

– Тогда больше жалоб нет.

Матвей закрыл дверь палаты и повернулся к Евгению Михайловичу:

– Я не пойму, чего вы добиваетесь. Я где-то перешел вам дорогу? Вроде бы нет, специальности разные. Тогда в чем дело? Почему вы пытаетесь уличить меня в профессиональной безалаберности?

Психолог только потер пальцами переносицу под очками:

– Душно очень… возможно, я сам что-то напутал, извините… – он повернулся и быстро пошел из отделения.

«Странный он какой-то в последнее время, – подумал Матвей, тоже направляясь назад в административный корпус. – Но, возможно, это и правда погода так влияет, жара-то стоит адская».

На полдороге он передумал и вернулся, зашел к больной, которую оперировал утром. Она еще не совсем отошла от наркоза, дремала, и Матвей не стал тревожить ее, велел только медсестре добавить к вечерним уколам седативный препарат.

«Надо сразу к начальнику охраны зайти, чтобы пропуск оформил, – подумал он, спускаясь по лестнице на первый этаж. – Но куда я старый-то засунул, вот вопрос. Даже не помню, когда доставал его в последний раз».

Начальник охраны Борис Евгеньевич, улыбчивый усач в голубой форменной рубашке, сидел в небольшом кабинете и, прихлебывая чай, просматривал записи камер видеонаблюдения, установленных по всему периметру территории, а также во всех корпусах клиники.

– Вы ко мне, Матвей Иванович? – отставляя кружку, спросил он. – Что там утром на шлагбауме произошло?

– Оперативно ваши подчиненные работают, доложили уже?

– Вы присаживайтесь. Конечно, доложили. Где же это вы пропуск-то потеряли?

– Не представляю, – развел руками Матвей. – Дома, конечно, поищу, но новый-то все равно нужен, меня ведь из клиники не выпустят. А вот, кстати, – вдруг произнес он, даже сам не успев понять, зачем говорит это, – у вас есть возможность отслеживать пропуска? Ну, в смысле – когда ими пользуются?

– Шпионских фильмов насмотрелись? Нет у нас такой возможности.

– Жаль. А заблокировать в случае утери?

– Тоже нет. Мы пока не так много денег можем себе позволить вкладывать в оснащение. Ну, в смысле – Аделина Эдуардовна не может.

Борис Евгеньевич времени за разговором не терял и успел выдать Матвею новый пропуск, в шутку посоветовав примотать его к руке скотчем – мол, так не сразу потеряется. Мажаров поблагодарил и вышел, сжимая новый пропуск в руке и думая о том, куда и как его лучше всего теперь прикрепить, чтобы казусов, подобных утреннему, больше не случалось.

Ровно в пять часов он вышел из здания клиники и направился к стоянке. Сев в машину, почувствовал навалившуюся вдруг усталость, хотя провел сегодня всего лишь одну операцию.

«А все бумаги, будь они неладны, – подумал Матвей, бессильно развалившись за рулем и не чувствуя в себе возможности управлять машиной. – Больше никогда на это не соглашусь, как вообще Аделина это выдерживает, не понимаю. Видимо, женский организм на самом деле более вынослив». Мысли плавно свернули к Аделине. «Наверное, лежит сейчас на пляже, нежится на солнышке и ни о чем не думает».

Матвей не подозревал, что именно в этот момент Аделина пытается найти способ вернуться в отель из небольшого городка на юге Испании.

Аделина

Такая глупость – ругаться из-за мужчин. Никогда не понимала вот этого – ну, как можно разорвать многолетние дружеские отношения только потому, что тебе не нравится мнение подруги о твоих кавалерах? Ну, не слушай, попроси, в конце концов, не говорить об этом – что мешает? Нет – нужно спросить совета, не дослушать и еще и обидеться. И все бы ничего, если бы моя дражайшая подруга не села за руль и не умчалась, оставив меня в совершенно незнакомом месте. Сперва я растерялась, но потом взяла себя в руки.

– Прекрати истерику, Драгун, – сказала я сама себе негромко. – Ты отлично владеешь английским, не может быть, чтобы здесь никто его не понимал. У тебя есть деньги, ты знаешь адрес отеля – так в чем проблема? Ищи такси, и вперед.

Машина нашлась довольно быстро, и водитель, на мое счастье, неплохо говорил по-английски, и минут через двадцать мы уже выехали на трассу, ведущую в Тоссу. Пока за окном мелькали приморские пейзажи, я твердо решила, что завтра же улечу домой, и черт с ним, с этим отдыхом. Терпеть Оксанкины выпады тоже больше не стану, а если Севка случайно спросит, что случилось, так и скажу – нам с тобой предпочли облезлого, но очень знаменитого в узких кругах режиссера. Тут я, конечно, преувеличила, разумеется, говорить это Севе я не буду, не смогу сделать человеку больно. Но и Оксанке этот фортель тоже не спущу. Меня всегда удивляло вот это – отказываться от близких в пользу очередной «любви навек». От Севы, от меня. В итоге «любовь навек» растворялась в пространстве, а мы с Севой оставались. Но на этот раз с меня хватит.

Этот облезлый Арсений снова позвонил в тот момент, когда мы мирно прогуливались в каком-то маленьком городке на базаре, выбирая фрукты и местное вино. Оксанка сперва покраснела, потом побледнела, затем отошла от меня на расстояние и заворковала в трубку, а когда закончила, вернулась и сообщила:

– Я ухожу от Владыкина.

– Здравствуйте, моя бабушка! С чего это?

– Арсик предложил мне жить вместе и вместе работать.

Я не верила ушам – буквально пару часов назад он врал ей, что он в Крыму, предлагал какую-то аферу, а сейчас зовет жить вместе? Что за метаморфозы такие? Напекло плешь испанским солнцем – ничем иным я не могла это объяснить.

– Ты соображаешь вообще, что говоришь? Куда ты пойдешь, к кому, зачем? А если на этот раз Севка тебя не пустит обратно?

– И пусть! Зато я буду жить с любимым человеком, буду постоянно с ним, а не урывками. Мне это важно. Мой мужчина тот, с кем я делю постель.

Я почувствовала, что меня сейчас стошнит. Оксана порой говорила такие пошлости, от которых становилось физически дурно.

– Он тебе врет, – напомнила я. – Врет, изворачивается – и это, поверь, никогда уже не изменится, он так привык, он так живет. И если ты думаешь, что сможешь исправить, изменить, то не заблуждайся.

Глаза у Оксаны в один миг стали щелками, она уперла руки в бока и спросила, с трудом сдерживая злость:

– А надо, как ты? Надо всю жизнь жить одной, пестовать эту гребаную клинику, как ребенка, всю себя ей отдавать? Приходить в пустую квартиру, ложиться в холодную кровать, и все потому, что когда-то тебя мужик кинул? Никому больше не верить? Или просто из трусости не пытаться, а? Боишься, что и Мажаров тебя тоже попользует и выкинет, да? Ну, ты всегда была в себе не уверена, Драгун, и мужики это чувствуют.