Тубплиер - Давид Маркиш

– Ишь ты! – сказал этот мужичок по прозвищу Пузырь. – С орешками! – И он придвинул к себе тарелку со щами. – Баранье седло!

Пузырь числился хроником, он приезжал на леченье каждый год – сам и выписывал себе путевку в своем профсоюзе – и сидел в санатории по три месяца. Свое прозвище он получил не зря: никто из обитателей Рощи, включая технический персонал, не мог припомнить, чтобы Пузырь сжирал за обедом меньше трех порций первого, будь то щи, гороховый суп или хоть простая затируха. Второго полагалось на каждого едока только по одной порции, а первое можно было трескать от пуза. Вот Пузырь и трескал, и никто его не мог опередить в этом деле. Отсидев свой срок, Пузырь собирал чемодан и отправлялся восвояси, в Сызрань, до следующего года. Со временем он превратился в такую же достопримечательность санатория, как бетонная скульптура спортивной пионерки перед конторой, в клумбе.

Высказавшись, Пузырь замолчал и вдумчиво принялся за еду. Заработали алюминиевыми ложками, выуживая тесемки капусты, и Семен с Владом Гординым. Проще было бы выпить содержимое тарелки через бортик, но такой способ, как видно, никому не приходил тут в голову. Возя ложкой, Влад вспомнил луковый суп с сыром и улыбнулся: о французском народном вареве он что-то читал, но представить себе, что это такое, не мог. Капусту туда, наверно, не кладут, но должно же там быть что-нибудь, кроме лука. Может, мясо? Мясом супа не испортишь… Так, с недоуменной улыбкой, Влад Гордин повернулся к соседнему столу, где едоки вовсю уже работали над вторым. На тарелках серело причудливо выложенное горкой то ли картофельное пюре, то ли каша-перловка.

– Это что? – спросил Влад у жующей женщины в домашнем халатике, сидевшей к нему вполоборота.

– Рубцы из каши, – сухо ответила женщина и поджала губы: вопрос показался ей надуманным. – Не видите, что ли?

– Рубцы из каши, – не сводя улыбки с лица, в тон жующей повторил Влад Гордин. Багровые рубцы прооперированных, рассекающие тело от соска до лопатки, стегнули его по глазам, всплыли в тусклом пару душевой. – Заяц из тыквы. – Одной рукою он обнял Семена за плечи, почти повис на нем, то ли кашлем давясь, то ли смехом. – Кровавый бифштекс из моркови… А у вас, – снова оборотился он к женщине, – есть рубец?

– Хулиган, – твердо сказала женщина в халатике. – А еще культурный… Чего надо, то и есть!

Влад Гордин хохотал. Лицо его покраснело, глаза налились слезами. Весь столовый корпус представлялся ему душевым бараком, и у всех этих людей здесь, у всех под рубашками и кофточками, и у этой тетки под халатиком, рдели рубцы справа и слева, от соска до лопатки. То был тайный знак туберкулезного братства – здесь, в «Самшитовой рощи», и под Уфой на кумысе, и в московских больницах, и в сибирских деревнях. Влад хохотал и не мог остановиться, как будто пониже ребер взялась разматываться у него какая-то пружина и справиться с ней, остановить ее ход было никак не возможно. Семен Быковский поглядывал на него с грустью. Наконец он легонько шлепнул Влада ладонью по спине и сказал:

– Ну хватит, хватит. Успокойся…

А профсоюзный Пузырь встал на сторону Влада Гордина:

– Смеется человек – ну и пусть смеется. Не кусается же! Может, смешно ему.

– Ему не смешно, – почти шепотом ответил на это Семен. – Ему страшно.

Влад расслышал.

– Братство, – пробормотал Влад Гордин, с нажимом вытирая глаза сведенными в щепотку пальцами. – Как монахи, как рыцарский орден Коха. Туберкулезные рыцари Самшитовой рощи.

– Госпитальеры, – кивнул Семен Быковский. – А что…

– Вроде того, – сказал Влад. – Но рубцы я все равно не буду есть, ты уж извини. Не могу пока.

– Правильно, – одобрил Пузырь. – Лучше мне отдай, я съем.

«Стекляшка» оказалась закрыта. К двери заведения был пришпилен картонный прямоугольник с разъяснительной надписью: «Переучет». В помещении царил неприятный мрак.

– Посадили их, что ли? – предположила Эмма, кутаясь в вязаную кофту, накинутую на острые плечи. – Никогда не закрывали, а тут закрыто.

– Ну, это проще всего… – возразил Семен Быковский. – Хотя посадить, конечно, могли.

– Если переучет, то внутри должен же кто-нибудь быть, – настаивала на своем Эмма. – Не в лесу же они переучитывают.

– Нет, не в лесу, – не стал спорить Семен. – Во всяком случае, пока обошлось без конфискации – вон, столики стоят.

По берегу ручья действительно чернели надежно врытые в землю дощатые столы и скамьи. Слушать дикие песни ручья, сидя за голыми столами, – это не привлекало никого, темный берег был пустынен.

– Учредительный съезд проведем под открытым небом, – решил Семен. – Звезды пока на свободе, вон они висят. Пошли вниз!

Они спустились к ручью и расселись по обе стороны стола. Урчала бегущая вода, увлеченно трещали цикады. Небо мерцало, свет луны изменчиво скользил по бегущим бесшумно облакам.

– Есть кворум, – сказал Влад.

– Кворум есть, а чебуреков нет, – дополнила Валя Чижова.

– Два рыцаря, две дамы, – сказал Семен. – Так вот…

– Нет-нет! – перебила Эмма. – Зачем разделять? Я за равноправие.

Семен замолчал, взглянул на свою рыжеволосую соседку чуть скептически и, вытянув из кармана бутылку коньяку, поставил ее на стол.

– Что лучше, – вернулась в разговор Валя Чижова, – равноправие или чебуреки? А?

– Конечно, чебуреки, – ответил Влад Гордин и почувствовал, как Валя благодарно прижалась коленкой к его ноге. – Солидарность нам нужна, вот что! А равноправие – это фиговый листок, мы лепим его на лицо, хотя для него отведено совсем другое место.

– Мы рыцари, и у нас должны быть дамы, – дал разъяснение Семен Быковский. – Дамы и кавалеры. А сказать «дамы и господа» – так всех господ вырезали в семнадцатом году, остались одни товарищи и между ними прослойка интеллигенции. Сказать «господа» – неприятностей не оберешься: в лучшем случае лишат тринадцатой зарплаты, а то и с работы выгонят. Это надо?

– Я не рабочий и не крестьянин, – продолжал Влад, – значит, я прослойка. И ты, Семен, тоже, это ясно. И Валя с Эммой не шпалы таскают на стройке. Может, мы – судари-сударушки? Или я, еврей, в судари не гожусь?

– Никто в судари не годится, – сказал Семен. – За «сударя» сразу в монархизме обвинят или посадят в дурдом. Лучше уж здесь сидеть, чем в дурдоме… Мы – рыцари Дощатого стола! Чем плохо? И не тронут.

– Что-нибудь из древней истории, – кивнул Влад. – Например, тамплиеры.

– Тогда уж не «там», – поправила Эмма, – а «тут», в Роще. Тутплиеры.

– Есть! – вскинулась Валя Чижова. – Мы тут, мы тоже прослойка, только особая – туберкулезная прослойка! Тубплиеры!

– В «десятку», – похвалил Влад Гордин. – Открывай коньяк, выпьем за наше рождение!

– А хрустальные рюмки? – спросил Семен.

– Настоящие рыцари могут выпить и из горла, – сказал Влад Гордин. – За председателя оргкомитета Семена Быковского!