Счастье™ - Уилл Фергюсон

Эдвин решил выделить ключевые фразы, чтобы придумать названия для глав, но вскоре запутался:

1. Прошлогодний снег

2. Ушел на рыбалку

3. Иллюзия диеты (и диета иллюзии)

4. Палец показывает на Луну

5. Овладей блаженством

6. Искусство поцелуя

7. Поцелуй искусства

8. Пусть деньги запляшут

9. Введение в органическую экономику

10. Как моя мама готовит тушеную репу

И это лишь на первых ста страницах.

Пятый пункт списка («овладей блаженством») особенно раздражал Эдвина. Слово «блаженство» Суаре расставлял, как знаки препинания, текст получался интригующий и запутанный, словно поэма на едва знакомом языке. «Овладей блаженством. Блаженство – вот все, что у тебя есть. Следуй туда, куда оно ведет тебя, и веди его туда, куда ты следуешь. Следуй за ним в момент, когда оно поведет тебя, и ты поведешь его». Эдвин выразил свое редакторское недоумение в большом знаке вопроса на полях. (О чем он хотел сказать? Бред какой-то.) Чем дальше он углублялся в дебри, чем выше громоздились фразы и сложнее становился синтаксис, а доводы повторялись, тем больше Эдвин чувствовал, что его гипнотизируют. Слова привели его в ступор. Может, таинственный Тупак Суаре – на самом деле мастерский гипнотизер, психолог, ткущий искусную сложную сеть переплетенных… Эдвин тряхнул головой, вдохнул побольше воздуха и сказал себе:

– Это просто книга. И ничего больше.

На следующее утро он принялся кромсать и жечь.

Время стремительно бежало. Все, хватит с ним любезничать. (Часто на этой стадии редактуры Эдвин перехватывал волосы повязкой камикадзе и вешал над столом табличку «Пощады не будет!».) Он размахивал мачете. Вырезал целые разделы рукописи, почти не глядя. Оставил только наиболее стандартные (то есть которые покупают), а остальные выбросил. Рассуждения о курении превратил в маленькую вставку: «Полезный совет! Бросаешь курить? Не смакуй последнюю сигарету. Быстро выкури ее. Тебе не нужны приятные воспоминания о последней сигарете». К черту «дисгармонию в душе» и к черту полугипнотические упражнения по «приведению в порядок ваших качеств».

Постепенно в редакторской резне получалась легкая, приятная книжка (вполне себе полная дури), и Эдвин, как художник, чье творение обретает форму, ощущал прилив восторга. Но как редактор, он – антитворец, специалист по сокращению. Неважно. Главное, все хорошо. Возможно, «Что мне открылось на горе» повторит успех «Куриного бульона». «Всегда будь готов к успеху» – так говорил мистер Мид. Поэтому им нужна новая, улучшенная книга, на основе которой можно сделать доходную серию. Скажем, следующие произведения назвать: «Что мне открылось в небе», «Что мне открылось в море», «Что мне открылось в роще» и так далее. Но Эдвин хотел придумать более интригующее название. Кроме того, рано или поздно запас вдохновляющих мест быстро исчерпается, и тогда что? («Что мне открылось на перешейке», «Что мне открылось в тундре», «Что мне открылось в лесах средней полосы».)

– Может, что-нибудь с цветами? – предложила Мэй.

Хотя Эдвин работал дома, они решили встретиться на полпути между редакцией и его домом.

– Есть охота, – сказал Эдвин. – У О'Коннора делают отличные сэндвичи. С кошерными пикулями.

– Не могу. Я на строгой диете – творог и минеральная вода.

Мэй вычитала ее в последнем номере журнала Опры Уинфри. Эдвина так и подмывало сказать: «Зачем тебе худеть? Ты и так красивая». Но он сдержался. Иначе воцарится неловкое молчание и в их жизнь снова ворвется разрушительный образ «Шератон Тимберленд». Поэтому он переспросил:

– С цветами?

– Для названия. Что-нибудь вроде «Букет роз и личностный рост». Цветов ведь полно. «Ваза с тюльпанами», «Собираем маргаритки», «Охапка колокольчиков». Цветов тебе хватит надолго.

– А что, неплохо. Я думал о чем-то вроде «попурри» в названии. Подчеркнет неоднородную структуру книги и отразит большое разнообразие тем. От и до, так сказать.

– Придумала! «Шоколадное ассорти, которое приятно пожевать». Сделаем название от руки или даже выпишем его шелковой лентой, вставим картинку – коробка в виде сердца, а на каждой шоколадке будет написан заголовок: любовь, счастье, работа, деньги.

– Шоколад… Мне нравится, – сказал Эдвин. – Очень нравится. – Он достал пачку сигарет, заставил себя закурить, вдохнуть горький дым и не закашляться. Гадостное ощущение, но он сделал, по крайней мере, символическое усилие. Однако быстро сдался и потушил сигарету. Подкатила тошнота и ощущение чего-то маслянистого. – Шоколад, – он отпил «Гиннесса», пытаясь объединить вкус табака с теми ассоциациями, что вызывало сейчас пиво. – Прекрасно, Мэй. Просто отлично. От одной мысли у меня мурашки по коже.

И тут, неизвестно почему, на них снова обрушился «Шератон Тимберленд». Они улыбнулись друг другу, и эти улыбки были красноречивее всяких слов.

– Шоколад, – наконец, проговорила Мэй. – Шоколад для души. Вот чего жаждет читатель.

Под конец марафона редакторской бойни, когда Эдвин резал, кромсал и царапал на рукописи всё менее связные примечания, зрение начало сдавать. В глаза будто насыпали песку, перед ними все расплылось и расфокусировалось. Если профессиональное заболевание писателей – «синдром клише», то у редакторов это, несомненно, «синдром замыленного глаза». Он приложил к векам лед, несколько раз умылся и даже сделал гимнастику для глаз. Ничего не помогало. Пора на боковую.

Он зевнул, потянулся и сказал вслух:

– Прекрасна жизнь редактора. Ни с чем не сравнится.

Сегодняшний процесс не обошелся без происшествий. Далеко за полночь, когда в рукописи свирепствовал могущественный синий карандаш Эдвина, самозабвенно убивая слова, он перевернул страницу и краем глаза заметил надпись с другой стороны. Написано было от руки, будто пьяная курица лапой, иначе не скажешь. «Оливер Рид умер. И мне что-то нездоровится».

Эдвин растерялся.

Оливер Рид? Это еще кто? Имя показалось мучительно знакомым. Певец? Музыкант? Может, актер? Какое он имеет отношение к рукописи? Какое он имеет отношение к Тупаку Суаре и погоне за счастьем?

Голова гудела, лоб и глаза болели от напряжения (как умственного, так и иного). Он выключил настольную лампу и, пошатываясь, отправился спать. Оливер Рид? Кто это, черт побери?

Он обессиленно забрался под одеяло, и поджидало его там нечто – нечто дикое и необузданное. Тигрица. Обольстительница. Его жена. Она бросилась на него, под него, вокруг – обволокла подобно длинному влажному языку.

– Лю, не сейчас. Я…

– Ррррр, – был ее ответ.

– Не сейчас. Не хочется. Я устал. Честно.

Ее пальцы скользнули по его груди, словно пересчитывая ребра. Она дошла до какой-то определенной точки, затем большим пальцем другой руки провела вверх по внутренней стороне его бедра и нажала. Электрический разряд, вспышка – и она уже оседлала Эдвина. Скользнула по его телу, и он, сам не зная как, оказался в ней, подчиняясь ее ритму, который напоминал трепетание мухи в паутине. Дженни делала что-то глубоко внутри, вроде встречных толчков под каким-то особым углом, отчего из всех его пор искрили молнии, а в нервах взрывались фейерверки. Она словно расплескала бренди на его тело и подожгла. Он слышал ее дыхание – вначале тихое, затем ритм ускорился, вздохи превратились в стоны, стоны в крики. Он знал, что она вот-вот кончит, чувствовал, как это приближается, а потом, в тот же миг – в тот же самый космический миг – он кончил вместе с ней. Вспышка, еще вспышка, одна за другой, практически финал музыкального произведения.