Повелитель бурь - Андрей Воронин

— Ну и что сие означает? Ты что, посоветоваться не мог?

Становой потянулся всем телом, хрустнув суставами, и широко улыбнулся.

— Брось, Дмитрий Алексеевич. Ну чего ты надулся? Некогда мне было с тобой советоваться, извини. Да и времени не было. Я же тебя, перестраховщика старого, знаю, как облупленного. Ты бы начал тянуть резину, колебаться, выдумывать какие-то несуществующие препятствия… А так — раз-два, и дело в шляпе! Как у зубодера. Две минуты страха, зато потом — полные штаны удовольствия.

— Но на кой черт тебе это понадобилось? Риска много, а прибыль копеечная… Ты что, веришь в этот его «генератор туч»?

Становой усмехнулся, вынул из кармана сигареты и закурил. Сделано это было с таким вкусом, что даже некурящему Вострецову захотелось стрельнуть у него сигаретку.

— Веришь, не веришь, — сказал Становой. — Верят в Бога, Дима. А этот приборчик работает. Я сам это видел, и интересуют меня в данном случае не столько деньги, сколько сам прибор. Он мне нужен.

— Зачем? — скривился Вострецов.

— Например, чтобы справиться с огнем. Вы тут, в министерстве, все время забываете, что огонь действительно представляет серьезную угрозу, и пожарные расчеты с ним действительно не справляются. — Каждое «действительно» он выделял голосом и подчеркивал коротким рубящим движением крепкой загорелой ладони. — Вчера под Москвой сгорела деревня. Дотла сгорела, понял? Люди еле успели разбежаться, а от имущества остались рожки да ножки. А ты спрашиваешь, зачем нужен дождь…

Вострецов поморгал на него глазами. Все-таки были вещи, к которым он никак не мог привыкнуть.

— Ты это серьезно?

— В окно посмотри, — посоветовал Становой. — Это, по-твоему, шутка?

Дмитрий Алексеевич автоматически повернул голову и посмотрел в окно. За тройным поляризованным стеклом висела серая муть, в которой почти без остатка тонули очертания дома напротив.

Становой встал и одернул китель, сидевший на нем с непринужденным изяществом. Уже дойдя до дверей, он остановился, обернулся, сделал два быстрых шага назад и сказал:

— Что-то давно наводнения не было. Тебе не кажется, что назревает нечто в этом роде? У меня предчувствие… А у тебя?

Дмитрий Алексеевич испытал острое желание трусливо закрыть глаза и для надежности еще заслонить их рукой. Вместо этого он лишь покачал головой и спросил:

— Мне готовиться?

— Не сейчас, — послышалось в ответ.

— Сейчас — вряд ли. Обстановка не та. Жарко, сухо… Откуда ему взяться, наводнению? Это, так сказать, долгосрочный прогноз. А что касается ближайшей перспективы, то, на мой взгляд, очень вероятно какое-нибудь несчастье в горах — лавина, сель, сход какого-нибудь ледника… Лично мне так кажется.

Вострецов подавил мученический стон и выдавил из себя некое подобие улыбки.

— Тебе бы аналитическим отделом заведовать, — сказал он. — Или бюро прогнозов. Цены бы тебе не было.

— Согласен, — ответил Становой. — Но ты же знаешь, я — человек действия. Не могу я штаны в кабинете просиживать.

— В кабинете — не на нарах, — не удержался Дмитрий Алексеевич.

Становой вдруг поугрюмел, как-то сгорбился, потемнел лицом и, неприятно дернув ртом, глухо произнес:

— Про нары я знаю как-нибудь побольше твоего. На этот счет ты можешь быть спокоен: я туда больше не пойду. Сам не пойду и тебя не пущу, толстяк.

Он ушел, а Дмитрий Алексеевич остался гадать, скрывалась ли в последних словах Станового холодная угроза, или ему только почудилось.

* * *

— Ты прямо как джинн из арабской сказки, — сказала Ирина.

Присев на изъеденный ветром и солеными брызгами обломок скалы, она вытянула уставшие ноги и запрокинула голову, подставляя лицо теплым лучам вечернего солнца — уже не обжигающим, мягким. Волосы тяжелой темной волной рассыпались по ее плечам, закатные лучи придали ее коже красивый бронзовый оттенок.

Глеб наклонился, подобрал плоский камешек и, изогнувшись, запустил его в море почти параллельно поверхности. Камешек запрыгал по воде с отчетливыми шлепками и зарылся в ленивую прозрачную волну.

— Восемь, — сказала Ирина.

— «Спартак» — чемпион! — ответил Глеб и гулко постучал себя кулаком в выпяченную грудь, другой рукой незаметно массируя бок, который напомнил о себе вспышкой не слишком острой, но очень неприятной боли. — А почему, собственно, джинн? Насколько я помню, джинны — существа не слишком симпатичные.

— Зато мастера по части исполнения желаний, — возразила Ирина. — Еще утром я дышала дымом, как какой-нибудь шаман с Чукотки, и мечтала о глотке свежего воздуха. И тут же — оп! — моя мечта сбылась. Причем как раз в присущей джиннам манере: море, пальмы, мраморные дворцы и сколько угодно этого самого воздуха.

Глеб покосился направо, где в отдалении из облака пышной субтропической зелени выступали белые корпуса одного из старейших в стране санаториев, усмехнулся и закурил. Да уж, подумал он, и впрямь «Тысяча и одна ночь».

Он осторожно пощупал бок. Рубашка была сухая, и повязка под ней, кажется, не сбилась.

— А это обязательно? — щурясь на закатное солнце, спросила Ирина.

— Что именно?

— Курить. Портить восхитительный свежий воздух. В Москве дымом не надышался?

— Это для адаптации, — сказал Глеб, втаптывая длинный окурок поглубже в песок. — Чтобы переход к свежему воздуху не был таким резким. И потом, у джиннов вечно валит дым из ноздрей.

— А вот и неправда, — заспорила Ирина. — Это не у джиннов дым из ноздрей, а у ифритов. И вообще, ты не классический джинн, а… Ну вроде старика Хоттабыча.

— В адаптированном, значит, варианте.

Легкая волна ласково шлепала в каменистый берег, качала спутанные бороды водорослей. В отдалении, держа курс на санаторский пляж, протарахтела моторка. Она тащила за собой на буксире разноцветный парашют. Кто там, под куполом, отсюда было не разглядеть, но доносившийся издалека азартный визг был женским.

— Здорово, — сказала Ирина. — Вот бы полетать!

— Прямо сейчас? — спросил Глеб.

Ему было лень вставать и тащиться на пляж. Кроме того, ему там было совершенно нечего делать. В воду нельзя — повязка размокнет, а сидеть среди голых людей в рубашке — глупо…

Ирина, как всегда, чутко уловила его настроение.

— Сейчас не желаю, — заявила она. — И вообще, я их до смерти боюсь, этих парашютов. На работе одна дама рассказывала, как ее в прошлом году приземлили не в воду, а прямо на пляж. Представляешь? Кругом лежаки, зонтики, и она с разгона прямо в самую гущу — бряк! И пляж галечный…

— Кошмар, — сказал Глеб, чувствуя, как спину пригревает тепло, исходящее от нагревшихся за день камней. Отношение к горам у него было особое. Горы были как старый враг — настолько старый, привычный и достойный, что сделался едва ли не ближе любого друга.