Повелитель бурь - Андрей Воронин

Здесь, на гауптвахте, он впервые встретился с глазу на глаз с подполковником Петровым. Профессиональный кукловод не спешил раскрывать карты. Он понимал, что парень — настоящий самородок, и не торопился, боясь спугнуть удачу неосторожным словом. Для начала он напустил на себя грозный, совершенно идиотский вид и деревянным голосом растолковал растерянному, совершенно сбитому с толку сопляку, что тот сотворил, к чему могла привести его, с позволения сказать, шутка и каковы будут последствия этой шутки для него, младшего радиотелеграфиста Станового, лично. Шалость зарвавшегося Макса была им квалифицирована как попытка диверсии, которая почти удалась. Все тем же дубовым слогом подполковник из особого отдела выразил сомнение в том, что недавний выпускник учебного центра мог самостоятельно измыслить и подготовить столь сложную многоходовую комбинацию, которая лишь по счастливой случайности (так он сказал) не привела к боевому запуску ракет, нацеленных на Западную Европу. Он предположил, что радиотелеграфист Становой был марионеткой в руках опытного вражеского шпиона. (В этом предположении была изрядная доля правды: Макс действительно впервые в жизни оказался в роли марионетки, только никакими шпионами тут даже не пахло, и особист об этом прекрасно знал.) Будучи по сути своей просто выряженным в солдатскую форму мальчишкой, он, как и все его сверстники, полагал себя человеком взрослым, военным, более того, строго засекреченным — то есть представляющим несомненный интерес для всех западных разведок. Его спросили, знает ли он, как называется его поступок. Макс знал, что имеет в виду особист, но произнести эти слова вслух было выше его сил. Тогда подполковник Петров произнес их сам. «Государственная измена», — замогильным голосом провозгласил он и тут же, без перехода, заорал, сильно подавшись вперед и дико тараща глаза: «Сколько тебе заплатили?! Кто?! Говори, щенок!»

Это была проверка: Подполковник уже убедился в том, что его протеже умен, изобретателен, инициативен, прекрасно умеет ладить с людьми и не пасует перед трудностями, которые давно заставили бы другого искать спасения в петле или в дезертирстве. Оставалось лишь узнать, достаточно ли крепкие у него нервы. Нервы у Максима Станового оказались в порядке. Он, конечно, не мог и предположить, что подполковник попросту валяет дурака, проверяя его на вшивость, но поведение особиста все равно показалось ему довольно странным. По его понятиям подполковник КГБ просто не мог быть такой дубиной, какой он казался в данный момент, а когда тот принялся жутко орать, брызгая слюной и стуча по столу пудовым кулаком, Макс окончательно убедился, что дело нечисто. По наивности своей он решил, что на него хотят повесить всех собак. Такая перспектива ему не улыбалась, и он, собрав в кулак все свое мужество, перешел в контратаку, ровным голосом заявив, что получил сто тысяч долларов мелкими купюрами от начальника политотдела дивизии полковника Штанько, который на самом деле является резидентом ЦРУ, заброшенным к нам на парашюте в возрасте трех месяцев и осуществляющим подрывную деятельность под воздействием сделанного ему еще в материнской утробе постгипнотического внушения. «Вы знаете, — спросил он у особиста, — что в нашей казарме все время засоряется угловое очко туалета? А знаете, почему? Я спрятал там доллары и взрывчатку», — признался он покаянным тоном.

Подполковник шутки не принял, но орать перестал и предложил уже распрощавшемуся со свободой Становому альтернативу, Макс задумчиво полез пятерней в затылок, хотя думать тут было особенно не о чем. Вряд ли кто-то на его месте, выбирая между дисциплинарным батальоном и школой КГБ, выбрал бы первое. Но все-таки он колебался, поскольку уже в ту пору его отношение к конторе было, мягко говоря, неоднозначным. Видя эти колебания и отлично понимая их природу, подполковник взял себе за труд кое-что разъяснить перспективному абитуриенту. Просто и доходчиво, на доступных примерах он показал Максиму разницу между крепким профессионалом и талантливым самоучкой, то есть между собой и Максом.

«Если ты создан, чтобы из-за кулис управлять людьми, — сказал он, — какого черта нужно зарывать талант в землю? Даже если мы сейчас замнем эту историю, — добавил он, — рано или поздно ты все равно влипнешь в другую, еще хлеще нынешней, потому что у тебя шило в заднем проходе, и сидеть тихо ты не сможешь — ни за что не сможешь, как бы ни старался. Шила в мешке не утаишь, гены пальцем не раздавишь. Грешно упускать такую возможность применить свой талант на пользу обществу, да и себе тоже».

И Максим понял, что подполковник прав. Понял он и еще кое-что: устроенный им переполох действительно МОГ привести к боевому запуску. Точнее, мог бы, если бы Макс Становой располагал кое-какой необходимой информацией, получше подготовился и, главное, на самом деле хотел шваркнуть ракетой, скажем, по Брюсселю. Власть! Вот что предлагал ему подполковник, вот на что он намекал. Прямо он этого, конечно, не говорил, но нужно было быть полным идиотом, чтобы не догадаться, о чем идет речь.

Так Максим Становой стал чекистом.

…И, конечно же, на деле все оказалось совсем не так радужно, как расписывал речистый подполковник в тесной камере гарнизонной гауптвахты. Да, контора была властью — мощной, закулисной, в конечном итоге, решающей все. Он оказался в самом низу пирамиды, и при взгляде отсюда контора представлялась гигантской, собранной с тысячекратным запасом прочности и оттого неуклюжей, тупой и бездушной машиной. Коэффициент полезного действия этого варварского механизма казался Становому несоразмерно низким, как у какой-нибудь древней паровой машины. Пружинки сжимались и разжимались, клапана закрывались и открывались, кто-то кого-то выслеживал, подсиживал и сдавал; это была постылая механическая рутина — тем более постылая, что в этом сложном коловращении лейтенант Становой играл роль мелкого винтика, от которого ничто не зависело и на котором, увы, ничего не держалось.

Возможно, это тоже было испытанием. Во всяком случае, Становой, хорошенько все обдумав, решил до поры до времени считать это испытанием, которое рано или поздно закончится. Говорят, человек — хозяин собственной судьбы. В случае Максима Станового это утверждение оказалось верным. Не признаваясь даже самому себе, что, похоже, занимается чем-то не тем, лейтенант Становой намертво стиснул зубы и стал служить — служить так, как он это умел, когда хотел.

И он выдержал испытание, не поддался на искус, не опустил руки. Инициативного молодого лейтенанта быстро заметили и начали продвигать. Через год он стал старшим лейтенантом, еще через два — капитаном, к двадцати семи годам надел майорские погоны и готовился стать подполковником. Дурацкую историю с ГКЧП он пережил легко и без потерь, потому что был умен, чуял, откуда дует ветер, умел делать правильные выводы даже из самых незначительных намеков и заранее позаботился о том, чтобы во время путча оказаться где-нибудь подальше от центра событий. В Москву он вернулся уже не майором КГБ, а подполковником ФСБ — одним из самых молодых и перспективных подполковников во всей Федеральной Службе.

Все это не означало, что ему удалось изменить свой беспокойный нрав. Энергия по-прежнему била из него ключом, он был, как и в юности, полон идей и проектов, порой настолько смелых, что руководство только руками разводило: надо же, молодой да ранний! Подчиненных себе он выбирал сам — была ему дарована такая привилегия; и вообще, начальство к нему благоволило, хотя позволял он себе порой чересчур много.