Бегство к себе - Галина Леонидовна Одинцова

– Человек непредсказуем. Порой его решения так внезапно рождаются, что и не успеваешь осмыслить – зачем?

– Да. Сам не понял, что сделал. Поезд ушёл. Я стоял на перроне и не знал, что делать дальше. Сходил в кассу, поменял билет на вечерний поезд и пошёл туда, где жил когда-то. Я шёл по городу своего детства, по улице своего детства, к дому своего детства. Дорога от вокзала была знакомой. Она нисколько не изменилась. Даже асфальт, положенный много-много лет назад, был знаком своими трещинками и ямками, мешающими быстро шагать на свидание девчонкам в туфельках на тонких каблучках.

Всё было мило и знакомо моему сердцу. Мне хотелось обнимать каждого встречного, потому что их лица имели выражение, нисколько не отличающееся от выражения лиц моих соседей, друзей, и были привычными для меня ещё в годы моих детства и юности.

Другими были деревья. Они выросли, казалось, до самого неба! И улица не была такой солнечной и широкой, как много лет назад. Она стала уже и теснее. А дома стали ниже. И окна их не были такими широкими и высокими, как тогда, когда я был влюблён.

Я понимал, что меня давно никто не ждёт на этой улице. Дом моих родителей продан за копейки, лишь бы избавиться. Родителей я забрал к себе в Москву. И моя любовь вышла замуж за первого встречного, как рассказала мне моя мама после моего возвращения из армии. Я ничего тогда не стал выяснять. Не стал бегать к ней и доказывать, что я… я… служил! А она! Она… Я просто взял в руки пакет со сменой белья и рано утром ушёл на вокзал, даже не показавшись ей. Обида. Обида терзала мою душу и не давала моему сердцу любить и прощать.

– Да, обида жестока! Чаще всего это надуманное состояние. Это и горечь, и жалость к себе любимому, и разочарование. Самое ужасное, что возникает ненависть к обидчику! Обиженные люди, за редким исключением, даже не стремятся разобраться в ситуации. Вот что обидно на самом деле!

– Да, вы правы! Так и было! Шли годы. Но мне так и не удалось устроить свою жизнь. В то время я не смог пойти к ней, «шалаве», как сказала моя мама, разобраться и выяснить – почему? Почему она не дождалась меня? И вот теперь я шёл по улице, которая была мне не столько родной, сколько уже чужой и непонятной. Я всё же решил дойти до своего дома. Постоять, вспомнить родителей молодыми и вернуться к вокзалу. До поезда оставалось четыре часа пятнадцать минут.

– Трудно было вспоминать, стоя у дома, в котором когда-то прошли самые счастливые годы?

– Да, я стоял и думал: вот он, дом. В нём я вырос. В нём страдал, влюбившись впервые. Сирень цвела изо всех своих сиреневых сил. Это уже был не кустарник, едва закрывающий крыльцо. Кусты смотрелись настоящими деревьями у высокого чужого забора! И берёзка. Её я посадил у ворот много лет назад. Перед уходом в армию. Теперь она стала взрослым деревом, крепким и мощным… Короче, осталось только перейти дорогу и зайти. Но я не решился этого сделать. Я робел.

– Как я вас понимаю… Самое волнующее – встреча с юностью. Мы все меняемся, главным образом внешне, и не всегда в лучшую сторону. Мужчины как-то особенно не задумываются об этом, а женщины… ну вы понимаете…

– В эти минуты я ни о чём не думал! Если честно – дрожал словно осиновый лист на ветру. Мне было стыдно и страшно. Боялся, что из соседнего дома выйдет та, которую я когда-то бросил. Или она меня… кто разберёт? Из ворот вышла женщина – усталая походка, одежда явно недорогая. В руке – сумка, в которую можно уместить неимоверное количество продуктов или треть мешка картошки. Села на скамеечку у ворот. На нашу скамеечку. Её вкопал у ворот когда-то отец. Положила на колени эту сумку. Сложила на неё усталые руки. Опустила голову.

Я смотрел на неё с противоположной стороны улицы. И стал узнавать. Узнавал наклон головы, плечи, печально опущенные вниз руки, сложенные на огромной сумке. Узнавал выражение лица. Оно было почти таким же, как тогда, когда она провожала меня в армию: застывшим. А само лицо было бледным. Она явно ждала кого-то. Но её ожидание не было трепетным и волнующим. Оно было привычным.

– Теперь начинаю волноваться я. Неужели это была она?

– Из двора на трёхколёсном велосипеде выехал мальчуган. Не обращая внимания на женщину, проехал мимо и помчался по дорожке, шустро крутя педали. Женщина встала со скамейки и, опустив руки вниз, волоча огромную сумку почти по земле, побрела за мальчуганом. Не совсем понимая своего поведения, я тоже пошёл следом, наблюдая за этой парой. Возле магазина юный велосипедист остановился и подождал женщину. Та взяла мальчугана за руку, припарковала велосипед у крыльца и поднялась по ступенькам, на ходу поздоровавшись с вышедшим из продмага мужичком навеселе. Я заторопился через дорогу. «Уважаемый! А как зовут женщину, которую вы приветствовали сейчас?» – спрашиваю его. «Вон ту, чо ли? А чо?» – еле ворочая языком, вопросом на вопрос ответил мужик. «А ребёнок – он кто ей?» – «Внук, чо ли? А чо?»

Мне стало всё понятно. Кроме одного – зачем я здесь стою. Зачем мне чужая жизнь, чужие проблемы, чужой внук? Чего я хочу? Посмотрел на часы. До поезда оставалось три часа тридцать пять минут.

– Вы знаете… я немного сомневаюсь, что это она. Что-то мне подсказывает… Почему вы не подошли к ней?

Наш разговор прервала стюардесса, предлагающая обед, – Курица, рыба, мясо закончилось, обедать будете?

Я поинтересовалась у попутчика:

– Вы что будете? Курицу или рыбу?

– А мясо есть? – мужчина был настолько погружён в воспоминания, что, видимо, не расслышал слов стюардессы.

– Говорят, что нет мяса.

– Тогда курицу.

– Курицу и рыбу, пожалуйста. Спасибо.

Забрав наборы, я снова повернулась к соседу:

– Так вот, мне интересно: почему вы шли следом, как шпион? На месте той женщины я бы вас заметила, обязательно! Тем более что на тихой улочке чужого человека сразу видно.

– Я не могу объяснить своего поведения. Я был словно под наркозом. И уйти не мог. И подойти не смог.

– Что же дальше?

– Минут через двадцать они вышли. Мальчик сел на велосипед и помчался к дому. Женщина, согнувшись под тяжестью ноши, брела следом. Я думал: почему я