Родня. Жизнь, любовь, искусство и смерть неандертальцев - Ребекка Рэгг Сайкс

генетически изолированными, чтобы зафиксировались случайные мутации, как это по разным причинам происходит и у современных людей. Неандертальцы из Ла-Кина жили в конце периода интенсивного оледенения, которое могло привести к сокращению популяций и последующей изоляции с высоким уровнем родственного спаривания.

Иногда прямое влияние на анатомию оказывали региональные климатические условия. На юге Европы организмы неандертальцев были приспособлены к холоду (но не всегда к засухе), а вот выходцы с Ближнего Востока имели менее кряжистые, более изящные фигуры. Но если телосложение неандертальцев зависело от физической активности, то эта разница может также отражать влияние местного климата на подвижность.

Это подтверждается недавними исследованиями конечностей. Если у мужчин из Европы более развиты голени, то у выходцев с Ближнего Востока сильнее бедра, что указывает на различия либо в интенсивности передвижений, либо в характере рельефа местности. У женщин, несмотря на крайне малый размер выборки, разница заметна еще больше. При этом и у мужчин, и у женщин с Ближнего Востока руки были более мускулистыми.

Анатомия зубов сама по себе не обнаруживает четко прослеживаемых региональных трендов, но характер износа определенно говорит об их наличии. Останки сорока с лишним особей более чем с двадцати археологических памятников от Понтневида в Уэльсе до иракской пещеры Шанидар однозначно свидетельствуют о том, что окружающая среда влияла не только на то, что они употребляли в пищу, но и на то, каким образом они использовали рот в качестве инструмента. У тех, кто жил в районах или в периоды времени, для которых характерно наличие преимущественно открытых пространств вроде степей, более ярко выражены признаки использования зубов для сжимания кожи. Самой очевидной причиной может быть то, что в более холодных условиях неандертальцы нуждались в большем количестве одежды и тратили гораздо больше времени на обработку шкур животных.

Существуют, однако, и менее заметные, сложные для распознавания закономерности, которые могли бы охарактеризовать региональные технологические традиции или задачи: к примеру, у итальянских неандертальцев износ зубов больше, чем у представителей более западной части Европы. При этом ни у одного из ближневосточных неандертальцев возрастом менее 60 000 лет такого вида износа нет вообще. Вкупе с данными, полученными в результате исследования конечностей, это говорит о том, что те, кто жил в богатых растительностью регионах с теплым сухим климатом, охотились, собирали и обрабатывали материалы особыми способами.

Но всегда есть исключения. Некоторые индивиды из более теплых и цветущих регионов использовали рот в точности так же, как обитатели тундростепи. Возможно, находясь в благоприятных климатических условиях, где не нужно тратить много сил на выживание, неандертальцы разнообразили свои навыки, а занятия ремеслом отражались на телах.

Ископаемые останки неандертальцев открыли для нас самые удивительные, интимные подробности их жизни. За каждым рассветом следовал новый многотрудный день, но по большому счету их жизнь была не сложнее, чем жизнь обычных охотников-собирателей. Они знали и боль, и радости, большие и маленькие. Преодолевая большие расстояния, они справлялись со сложным рельефом местности, хотя передвигались маленькими шажками. Их руки были невероятно сильны, но в то же время обладали незаурядной ловкостью. И, как и мы, неандертальцы отличались большим разнообразием. В пешей экскурсии по их миру мы, вероятно, встретили бы группы, отличающиеся и по виду, и, наверное, по способу общения, а их понятия об «обычной жизни» не вписывались бы ни в наши представления, ни в представления других неандертальских популяций. Более того, в их биологическом разнообразии каждый индивид пошел собственным путем.

По мере дальнейшего исследования генетики древних людей механизмы и адаптации, лежащие в основе уникальной биологии неандертальцев, будут становиться все яснее. Но, пожалуй, самый большой прорыв уже произошел: развенчан миф о том, что их внешний вид и образ жизни объясняются лишь ледниковым периодом. Их тела были приспособлены к чрезвычайно сложным условиям независимо от того, приходилось ли им, ссутулившись, шагать против ледяных ветров или нет. Экстремально холодный климат, возможно, просто улучшил их и без того неплохие способности к выживанию. И когда мы в полной мере изучим то огромное разнообразие климатических и природных условий, с которым пришлось столкнуться неандертальцам, их история покажется нам еще более невероятной.

Глава 5. Лед и пламя

Cерый, как волчья шерсть, свет восходящего над дубами осеннего солнца проникает сквозь чащу. Теплый мех спасает от холода, в складках рыжевато-коричневых шуб макак надежно защищены от росы малыши. Утренний обезьяний гвалт перебивает сорок и соек, трезвонящих на весь будто охваченный красным пламенем лес. Крутой известняковый утес служит им домом, но и птицы, и обезьяны знают о скальном убежище. В нем много чем можно поживиться, но здесь же прячется и опасность. Отдельные смельчаки подбираются к самой тени от навеса. Они знают, что пантеры там сейчас нет: ведь люди на месте. Или были вчера — дымом почти не пахнет.

Шустрые макаки жадно глодают хрящи, высасывают остатки костного мозга из обломков костей. Со стороны заполненной густым туманом долины слышны звуки: с треском и гулким топотом к реке идут слоны. Сверху доносится слабое курлыканье кружащих по небу журавлей. Над ними — выше гор — летит на запад стая зимующих дроздов, искать за морями ягодные леса. Через много часов они достигнут острова, который однажды прославится своими белоснежными южными скалами. Но пока эта земля во власти зверей.

Дрозды приземляются среди деревьев, растущих вдоль самой большой из здешних рек. Из темных, лениво текущих вод воинственно смотрят глаза-перископы. Вода каскадом стекает с серого, напоминающего подводную лодку тела, гиппопотам жует и подергивает ушами, задумчиво изучая окрестности. Поодаль, на безопасном расстоянии, топчется в грязи водяной буйвол, с рогов-полумесяцев свисают водоросли, на спине восседают белые цапли. Они не замечают льва, затаившегося на высоком берегу в ожидании восхода, когда утренние лучи разгонят туман и лань рискнет прийти на водопой. Но нигде на этой реке — и ни в одном месте на острове, изрезанном ее притоками, — не вьется в рассветном воздухе дым от горящего дерева.

В невообразимо далеком будущем вновь сбиваются в стаи перелетные дрозды, а утренний свет раскрашивает золотом великую реку. Но теперь ее течение стиснуто великим городом, воды, будто корсетными косточками, схвачены мостами. Обездвиженные львы молча взирают с массивных постаментов. Не стада теперь бродят перед ними, а пестрая толпа просачивается сквозь плотный транспортный поток. В глубине, под статуями, где не слышно шума, забытые потоки пробиваются сквозь корневища проводов, сточные трубы и туннели города. Перед вами каменный могильник доисторического