Кольцо из фольги - Маша Трауб

почти в шпагат, или находишь в себе силы переступить на одну пластину, или все. Считай, что уже там, одной или двумя ногами на железнодорожных путях. Сердце колотится как бешеное. Идти назад или пытаться перепрыгнуть вперед?

На вторые сутки наступает отупение. Выходишь на станцию – бабули предлагают пирожки, отварную картошку с малосольными огурцами, мороженое, газировку. Но уже ничего не хочется. Внутри вагона все пропахло едой и спиртным. Из тамбура невыносимо несет табачным дымом. В туалет не зайдешь – воняет нечистотами.

Все так, но не совсем. Это лишь одна часть воспоминаний. А есть и другая.

Поезд – это вкусы, запахи, ощущения. Другая жизнь. Будто ты проваливаешься во времени на двое, трое суток. Все начинается уже на вокзале. Мы с мамой бежим, опять опаздываем. Ни разу не приехали вовремя. Вокзал живет своей жизнью. Носильщики предлагают довезти чемоданы, мама отмахивается: «За рубль сама донесу». «Девушка… пятьдесят копеек…» И тут же строгая проводница: «Женщина… документы предъявите». Мама прекрасно ориентируется на вокзале. Я бегу за ней. Запах железной дороги, поезда, перрона. Под ложечкой начинает ныть – и от долгого бега, и от голода. На вокзале так хочется есть, как нигде и никогда. Кажется, сейчас умрешь, если не съешь хоть что-нибудь. Тут же как назло примешивается запах пирожков. И крик продавщицы: «Пииирооожки, с мясом, с повидлой, с бараболей, пииирооожки…» Продавщица всегда одна и та же – полная женщина в грязном белом халате, который едва сходится на ее груди и животе. Она говорит «с повидлой», а не «с повидлом», и мне это нравится. Повидло в женском роде кажется еще слаще и вкуснее. Мама никогда не покупает мне пирожки. Она их называет «с котятами». Я стараюсь не думать, почему с котятами. А еще загадочная начинка «бараболя». Мне кажется, что это тоже что-то сладкое. Я спрашиваю у мамы. Та, как обычно отмахивается и отвечает: «Она молдаванка». Будто это должно все объяснить. Кто молдаванка? Бараболя? А кто вообще такая молдаванка? Но моей маме лучше не задавать лишних вопросов. Иначе посмотрит так, будто ее дочь родилась полоумной или, как говорили в нашем селе про сумасшедших или больных от рождения, «не совсем удачной».

Хотя бывает, что ребенок родился удачным, как, например, Сосик, но зачем-то полез за тутовником на самую верхнюю ветку дерева. А рядом – электрические столбы и провода. Сосик решил, что он птичка, и зацепился рукой за провод, упал и после этого стал «не совсем удачным» ребенком.

Мне не у кого было спросить, что за начинка такая – бараболя. И я мечтала хоть раз купить этот пирожок. Копила мелочь. Отпросилась у мамы будто в туалет, купила, откусила. Картошка. Самая обычная. Еще и с луком горелым перемешанная. Чувство голода тут же отступило, подступила тошнота.

Мама договаривается с проводницей, отдает деньги – чтобы та за мной присмотрела. Все как всегда. Двое с половиной суток я буду ехать с чужими людьми. И уже знаю, что будет через пять минут, через час, спустя сутки.

В купе уже расположились – семейная пара, считай, что повезло. Я на верхней полке. Прошу разрешения спуститься. Женщина оказывается приветливой. Разворачивает замотанную в фольгу курицу, стучит вареными яйцами, проворно очищает. Здесь же на столе в пакете – маринованные огурцы. Я уже знаю, что запах курицы и огурцов будет преследовать меня всю дорогу.

– Еще ведь не отъехали, – замечает проводница. Ее тоже раздражает запах. – Билеты предъявляем.

Женщина суетится, копается в сумке, достает билеты.

– Белье брать будете? – спрашивает строго проводница.

– Будем, будем, – суетится женщина и достает деньги.

– Чай?

– Да, конечно.

Я выхожу в коридор. Смотрю на перрон – мама уже убежала, ей некогда махать вслед отбывающему поезду. На стене висит расписание остановок, которое я давно знаю наизусть. Возвращаюсь. Женщина спрашивает, когда следующая остановка. Надо бы воды купить. Я пересказываю ей график стоянок. Это всегда производит впечатление. Женщина предлагает мне остатки курицы. Нет, ни за что. Только не курицу. Я знаю, что на ближайшей станции она купит мне мороженое. Подтаявшее. То, которое я терпеть не могу. И ситро в бутылке, теплое. На станциях нельзя покупать мороженое и ситро. Газировка сразу бьет в нос, хочется чихнуть и откашляться. Мороженое уже течет. Вот в соседнем купе – все как положено. Купили на станции картошки с укропом. В пакете. Бабули идут по перрону и продают. Картошка сварена утром, солью и укропом посыпана щедро. Сейчас уже подстыла, пакет запотел. Но вкусно до одури. Именно такая, подстывшая. А в газетном кульке пирожки. Не вокзальные, а домашние. Там не повидло, а варенье, вишневое или даже клубничное. Капуста не просто капуста, а с яйцом. Пирожки ладные, один к одному. Одна семья купила пирожки, соседи по купе принесли пиво. Открывают крышки об стол, хотя у проводницы есть открывалка. Но об стол – тоже своего рода ритуал. Открыл с первого раза – мастер. Я умела открывать газировку с первого раза. Тоже своеобразный аттракцион, как и пересказ расписания остановок. Выпить побыстрее, пока холодное. Нет, говорили нежно и с трепетом в голосе – «холодненькое». Съесть тоже побыстрее, пока еще теплое.

Проводница выдает белье. Надо застелить полку. Женщина жалуется – опять влажное. Я на верхней. А это значит – надо просить разрешения у тех, кто на нижних, встать ногами на обе, чтобы заправить простыню и засунуть одеяло в пододеяльник. Тут все от женщины зависит. Эта вроде бы ничего, душевная, что ли. А в прошлый раз я застелила белье уже совсем поздним вечером.

– Ой, натрусишь сейчас на еду, – закричала та, прошлая, попутчица.

– Нечем трусить, – ответила я, – давно все застирано.

– Нечего сейчас.

Ну кто на нижней полке, тот и хозяин ситуации. Чтобы поесть или чаю выпить, тоже нужно просить разрешения – спуститься, подсесть к столу.

Но, с другой стороны, лучше не есть и не пить. Очередь в туалет к вечеру образовывается такая, что не дождешься. Кто после пива, кто после пирожков. Так что я уже научена – стараюсь голодать и лишнего не пить.

* * *

Впервые поехали с дочкой в поезде. Она уже взрослая, тринадцать лет. Привыкла к самолетам. Просит рассказать про поезд. Говорю, что поезда сейчас другие, удобные, не такие, как в моем детстве. И туалет как в самолете – нажал на кнопку смыва, руки помыл. Туалетная бумага, салфетки. Заходить можно хоть во время стоянки. А раньше – санитарная зона, проводница закрывает туалет на ключ и хоть умоляй – не откроет. Вместо кнопки – железная педаль смыва. Нажимаешь ногой