Трагедия армянского народа. История посла Моргентау - Генри Моргентау

Еще одна проблема, которая обсуждалась в течение многих месяцев, теперь оказалась связанной с международным положением Турции: это проблема режима капитуляции, то есть договорных прав, которые в течение многих веков регулировали положение иностранцев в Турецкой империи. Турция никогда не имела положения равного с европейскими державами. В действительности она никогда не обладала независимостью и суверенитетом. Законы и порядки султана столь сильно отличались от европейских и американских, что ни одна немусульманская страна не могла и подумать о подчинении им своих граждан в Турции. Поэтому принцип экстерриториальности часто действовал в пользу граждан и субъектов стран, наслаждавшихся капитуляционными правами. Практически все европейские страны, как и Соединенные Штаты, в течение многих веков имели в Турции консульские суды и тюрьмы, где выяснялись обстоятельства преступлений и осуществлялось наказание. У нас у всех были собственные школы, и закон и защита в них были не турецкие, а той страны, которая их содержала. Так, Роберт– колледж и Константинопольский женский колледж, эти замечательные институты, построенные американскими благотворительными организациями на Босфоре, как и сотни других американских религиозных, благотворительных и образовательных учреждений, стояли практически на американской территории и считали американское посольство своим защитником. У нескольких стран были собственные почтовые службы, и им даже в голову не приходило, отправляя письма, пользоваться оттоманской почтовой службой. Также у Турции не было неограниченной власти в налогообложении иностранцев. Она не могла даже увеличить свои таможенные сборы без согласия иностранных государств. В 1914 году она могла взимать лишь 11 процентов пошлины и пыталась обеспечить себе право увеличить ее до 14. Мы всегда считали Англию единственной страной со свободной торговлей, не замечая, что ограничения турецких пошлин практически сделали Оттоманскую империю невольной последовательницей Кобдена. Так, Турции было запрещено развивать собственную промышленность; вместо этого она была вынуждена закупать огромное количество вещей плохого качества в Европе. В течение многих лет турецкие чиновники выступали против этого, заявляя, что эти ограничения являются оскорбительными для их национального достоинства и ограничивают их развитие. Однако соглашение было двусторонним, и Турция не могла изменить ситуацию без согласия остальных держав, подписавших соглашение. И все же ситуация, когда и Антанта, и силы стран оси пытались подружиться с Турцией, предоставляла прекрасную возможность для перемен. Как только немцы начали свой путь в Париж, появились слухи, что Турция пытается отменить режим капитуляций. Говорили, что Германия согласилась ввиду того, что может понадобиться помощь турецких войск в войне, а согласие Англии на отмену было платой за то, чтобы Турция продолжала сохранять нейтралитет. Ни один из этих слухов не был правдой. Очевидным было другое – паника среди иностранных граждан, вызванная всего лишь предположением об отмене режима капитуляций. Мысль, что придется подчиняться турецким законам и, возможно, даже оказаться в турецкой тюрьме, приводила их в ужас – и не без причины.

У меня была длительная беседа с Энвером относительно этого вопроса. Он попросил меня навестить его дома, где он лежал после незначительного хирургического вмешательства. Таким образом, я получил возможность увидеть военного министра en famille[12]. И действительно, этот скромный человек из народа поднялся очень высоко. Его дом, расположенный в одном из самых тихих и аристократических районов города, представлял собой роскошное старое здание, очень большое и искусно построенное. Меня провели через четыре-пять коридоров. Когда я проходил мимо одной из дверей, принцесса, жена Энвера, открыла ее и бросила на меня быстрый взгляд. Немного дальше другая турецкая женщина открыла другие двери и также мельком взглянула на фигуру посла. В конце концов меня привели в красивую комнату, в которой на диване полулежал Энвер. На нем был длинный шелковый халат, а ноги в чулках свисали на пол. Он выглядел гораздо моложе, чем в униформе. Это был холеный и опрятный человек, его лицо было бледным и гладким, что особенно сильно подчеркивали его черные как вороново крыло волосы. Его руки были белыми и мягкими, а пальцы – тонкими и длинными. В руке у него была скрипка, а рядом стояло пианино, что свидетельствовало о том, что Энвер любил музыку. Комната была роскошно убрана декоративной тканью. Однако самой заметной особенностью, вероятно, был помост, на котором стоял золотой стул – свадебный трон жены Энвера. Разглядывая эту роскошь, признаюсь, мне в голову пришли очень неприятные мысли. Я не мог не задаться вопросом, мучившим многих людей в Константинополе. Где Энвер взял деньги для устройства столь роскошного убранства? Собственного состояния у него не было – его родители были чрезвычайно бедны, а зарплата министра кабинета была где-то около 8 тысяч долларов. У его жены, как представительницы монаршей семьи, было небольшое денежное пособие, однако личного состояния у нее также не было. Энвер никогда не занимался бизнесом. Всю свою жизнь он был революционером, военным лидером и политиком. Но жил он при этом так, будто бы имел огромный личный доход. Многое другое также свидетельствовало о большом и внезапном преуспеянии Энвера. И я много раз слышал о его вложениях в дело, о котором говорил тогда весь город.

Энвер хотел обсудить режим капитуляций. В сущности, он сказал, что кабинет решил отменить его и что ему было бы очень интересно узнать отношение Соединенных Штатов к этому действию. Он добавил, что страна, которая боролась за свою независимость так, как наша, должна обязательно с симпатией отнестись к попытке Турции избавиться от этих кандалов. «Мы помогли Японии освободиться от похожего бремени, поможем ли мы теперь Турции? Ведь Турция не менее цивилизованная страна, чем Япония, не так ли?»

Я ответил, что Соединенные Штаты могут согласиться на отмену режима капитуляций, но только экономических. По моему мнению, Турция должна сама контролировать свои таможенные пошлины и иметь право взимать с иностранцев такие же налоги, как и с собственных граждан. Однако, пока не изменятся турецкие суды и тюрьмы, мы не согласимся на отмену режима судебных капитуляций. Турция должна разобраться с беспределом, творящимся в судах. Затем, когда суды примут европейскую модель правосудия, вопрос можно будет обсудить. Энвер ответил, что Турция очень хотела бы иметь смешанные суды и нескольких судей, назначенных Соединенными Штатами. Однако я ответил, что поскольку американские судьи не знали турецкого языка и турецких законов, то его план связан с определенными трудностями. Также я сказал ему, что американские школы и колледжи очень дороги американцам и что американские граждане не согласятся передать их под турецкую юрисдикцию.

Вопреки протестам послов кабинет сообщил об отмене 1 октября режима капитуляций. Это аннулирование было частью плана младотурок по освобождению Турции от иностранной опеки и созданию новой страны под девизом «Турция для турок». Это говорило о том, что главными пунктами турецкой политики были не только отношения империи с иностранными державами, но и отношение к ее собственным гражданам. Позиция Англии по этому вопросу была схожа с нашей: британское правительство могло согласиться на изменение только экономических ограничений. Вангенхайм был взбудоражен. Полагаю, его министерство иностранных дел сделало ему выговор за то, что отмена этого режима все– таки произошла, поскольку он вежливо попросил меня объявить, что это я был ответственен за все произошедшее! С приближением 1 октября настроение иностранных граждан становилось все более мрачным. После закрытия Дарданелл они были отрезаны от Европы. Они чувствовали, что оставлены на милость турецких судов и тюрем. Ввиду того, что в турецких тюрьмах существовала традиция сажать виновных к невиновным, к убийцам помещать людей, обвиненных в меньших преступлениях, но не изобличенных в них, и бить непокорных свидетелей палками, страхи иностранцев можно было легко понять. Работники образовательных учреждений также были напуганы, и в целях их защиты я обратился к Энверу. Он уверил меня, что у турок нет никаких враждебных намерений по отношению к американцам. На что я ответил, что он должен наглядно продемонстрировать, что американцам не будет причинено ни малейшего вреда.