Дама из Долины - Кетиль Бьернстад

Нетвердым шагом я направляюсь в приемную, чтобы взять ключ. Там по-прежнему сидит девушка с трогательными угрями. Она понимает, в каком я состоянии, и без слов протягивает мне ключ.

— Можно ли здесь поблизости купить пианино? — дружески спрашиваю я.

Она снова прыскает.

— Купить пианино?

— Да. Мне нужен магазин, где можно купить или взять напрокат пианино.

— Я такого не знаю, — отвечает она и смотрит на стойку с открытками. Полночное солнце и белые медведи.

— Ясно, — говорю я и направляюсь к выходу.

— Куда вы? — испуганно спрашивает она.

— Знакомиться с Киркенесом, — отвечаю я.

На улице идет дождь и очень холодно. Удивительно холодно для сентября. Но «что есть, то есть», как говорят в этих местах. Все то, о чем я думал в ресторане, превратилось в одно желание: как можно скорее раздобыть инструмент. Почему я не озаботился этим раньше? Я не могу, как в том сне, только касаться клавишей. Мне нужна вся клавиатура, и мне нужна комната.

На улице пахнет жареным салом и много молодежи. Должно быть, сегодня суббота, думаю я, задыхаясь от дующего в лицо полярного ветра. Может, мне хочется просто пройтись? Не знаю. Я забыл, что на мне костюм с галстуком.

Мне хочется познакомиться с этим городом. Я вижу книжный магазин. Магазин сантехники. Дальше торгуют мотопилами. Магазин одежды. Рыбацкие робы. Французские шляпки для дам. Галстуки страшных расцветок. Я прохожу мимо толпы подростков. В руках у них бутылки с пивом. Неожиданно я чувствую себя намного старше их.

— Нет ли здесь поблизости магазина, торгующего музыкальными инструментами? Мне нужно пианино, — спрашиваю я у них.

Они разглядывают меня, демонстративно пьют из бутылок — наверное, приняли меня за младшего матроса, только что вернувшегося домой из Йокогамы.

— Магазин музыкальных инструментов? — переспрашивает самый маленький из них с опасным блеском в глазах.

— Да.

— А зачем тебе пианино? — продолжает он.

— Играть на нем.

— Что играть?

Я начинаю говорить им о Рахманинове. Мы бредем по улице. Я слишком погружен в свои мысли, чтобы понять, что я их провоцирую.

— И для кого же ты собираешься здесь у нас играть?

— Для всех, — отвечаю я. — В самолете я познакомился с директором «Сюдварангера». Надо было сказать ему, что вам в городе необходим концертный зал. И свой симфонический оркестр.

— Да он смеется над нами! — Парень вопросительно смотрит на остальных. Мокрые, еще не оформившиеся лица трех девочек и четырех парней, еще не сообразивших, как следует ко мне отнестись, очевидно, что-то говорят ему.

— И не думаю, — уверяю я его, возбужденный собственными мыслями. Алкоголь сделал свое дело. — Мы могли бы показать всему миру, что Варангер — это не только руда и гранулы! Не только белые медведи и лопарские чумы!

— Чертов южанин! — неожиданно кричит самая хорошенькая из девочек. В ее глазах мелькает что-то жесткое, бывалое. — Приехал сюда и воображает!

Коротышка готов к бою. Девчонка распалила его.

— А ты нам сыграй! — говорит он, хватает мою правую руку и отгибает назад пальцы.

— Ну, берегись! — кричу я.

— Чего? — Он хватает мое запястье и моей рукой бьет себя по лицу.

— Видели? — орет он. — Он меня ударил!

— Видели! Видели! — Другая, не такая красивая девочка вынимает губную помаду и прихорашивается к празднику.

— Хрен моржовый!

— Жопа!

Кто-то меня бьет. Я не вижу, кто именно, но чувствую острую боль в затылке и падаю лицом вниз. Ударяюсь лбом об асфальт.

— Симфонический оркестр Киркенеса! Ха-ха-ха!

Одна из девчонок пытается меня передразнить:

— Нет ли здесь поблизости магазина, торгующего музыкальными инструментами?

— Есть, есть! — весело кричит коротышка, бросаясь наутек. — Здесь, за углом!

Все возможно. Я испытываю легкость, какую испытывал только в первые и последние недели жизни с Марианне. Лежу на земле, но в моих жилах поет алкоголь. В висках стучит. Боль заволакивает все мысли. Лежать мне приятно. Несмотря ни на что боль лучше, чем мысли. Здесь я могу заниматься Рахманиновым, неважно, с пианино или без него, если достать его так трудно.

Полицейский с крохотным личиком и в самой большой фуражке, какие я только видел, смотрит на меня сверху вниз, словно я лежу в детской коляске, и мягко говорит:

— Дождь идет. Нельзя здесь лежать.

По его голосу и глазам я понимаю, что попал в передрягу. Надо постараться и показать ему, что я не очень пьян. Надо встать и что-то сказать. Неожиданно до меня доходит, что случилось.

— Они меня избили, — говорю я.

— Кто?

— Группа подростков.

— Вот черт! Этот город становится опасным. Но, как я вижу, вам и самому не очень много лет?

— Больше, чем вы думаете.

— И сколько же?

— Девятнадцать. Скоро двадцать.

— А мне тридцать один с половиной, — говорит полицейский с улыбкой. — Я должен попросить вас пройти со мной в участок.

Я встаю. Из раны на лбу течет кровь.

— Нет, в больницу! — испуганно говорит полицейский.

Я как будто знал. Знал, что Сигрюн Лильерут будет в больнице. Она словно сдала мне карты, но я не знаю ни их масти, ни достоинства. Сигрюн первая замечает меня.

— Аксель Виндинг! — произносит она низким Аниным голосом.

Я вижу, что она испугана. Слова нервно срываются с губ. Она наверняка знает о концерте, который я должен дать завтра в Высшей народной школе, думаю я.

— Что с тобой случилось?

Я лежу на каталке и знаю, что пьян, что в глазах у меня слезы, что от меня плохо пахнет и я насквозь мокрый. Знаю, что у меня из раны на лбу течет кровь. Сигрюн уже начала промывать рану.

— Они меня избили. Группа подростков. Они не хотели.

— Конечно, я это вижу, — смеется она. — Небольшая царапина на лбу. И шишка на затылке.

Она хочет знать все, что произошло. Я рассказываю то, что помню. Только теперь я понимаю, каким был дураком.

— Тот, кто меня ударил, не имел в виду ничего плохого.

— Хорошо, что ты так к этому относишься.

— Ай!

— Да, это больно, но необходимо. Как думаешь, ты сможешь завтра играть у нас?

— Смогу, несмотря ни на что. Обычно я делаю то, что обещал.