Молотов. Тень вождя - Борис Соколов

изменения во внешней политике России. Московское радио объявило 4 мая, что Молотов будет продолжать политику обеспечения безопасности на Западе, которая в течение многих лет была целью Литвинова. Малоизвестный за пределами России, Молотов стал комиссаром по иностранным делам и действовал в самом тесном согласии со Сталиным. Он был свободен от всяких помех в виде прежних заявлений, свободен от атмосферы Лиги Наций, способен двигаться в любом направлении, которого, как могло казаться, требовало само сохранение России. Был, собственно говоря, только один путь, по которому он мог, вероятно, пойти теперь. Он всегда благосклонно относился к достижению договоренности с Гитлером. Мюнхен и многое другое убедили советское правительство, что ни Англия, ни Франция не станут сражаться, пока на них не нападут, и что даже в таком случае от них будет мало проку. Надвигавшаяся буря была готова вот-вот разразиться. Россия должна была позаботиться о себе. Смещение Литвинова ознаменовало конец целой эпохи. Оно означало отказ Кремля от всякой веры в пакт безопасности с западными державами и возможность создания Восточного фронта против Германии.

Еврей Литвинов ушел, и было устранено главное предубеждение Гитлера. С этого момента германское правительство перестало называть свою политику антибольшевистской и обратило всю свою брань в адрес “плутодемократий”. Статьи в газетах заверяли Советы, что германское “жизненное пространство” не распространяется на русскую территорию, что оно фактически оканчивается повсюду на русской границе. Следовательно, не могло быть причин для конфликта между Россией и Германией, если Советы не вступят с Англией и Францией в соглашения об “окружении”. Германский посол граф Шуленбург, который был вызван в Берлйн для длительных консультаций, вернулся в Москву с предложением о выгодных товарных кредитах на долгосрочной основе. Обе стороны двигались по направлению к заключению договора».

Таким образом, и в Лондоне, и в Берлине сигнал поняли правильно — как отказ советской стороны от попытки создать систему коллективной безопасности в Европе совместно с Францией и Англией.

Главным же сигналом для Гитлера стало смещение Литвинова. Гитлер, накануне заключения договора

о ненападении, прямо признал: «Решающее значение имело смещение Литвинова». Не то чтобы Сталин не доверял Литвинову или тот был органически не способен отстаивать иную политику, кроме сближения с Англией и Францией. В советской системе власти пост главы внешнеполитического ведомства всегда был чисто техническим. Решения все равно принимал не нарком и не Председатель Совнаркома, а первое лицо государства. Но Литвинов не подходил для переговоров с Гитлером прежде всего из-за того, что был евреем. Кроме того, в преддверии войны важно было, чтобы НКИД возглавил член Политбюро — это ускоряло процесс принятия решений. А изо всех членов Политбюро Сталин предпочел видеть наркомом иностранных дел того, кому в тот момент больше всего доверял.

Бывший переводчик Сталина и Молотова Валентин Бережков так оценивал в мемуарах смещение Литвинова и назначение Молотова:

«Именно тогда Сталин, видимо, задумался над тем, нельзя ли полюбовно договориться с фюрером. Литвинов, который из-за своего еврейского происхождения и страстных антифашистских выступлений в Лиге Наций никак не подходил для оформления сделки с нацистской Германией, был устранен. Наркомом иностранных дел стал Молотов, самый близкий к Сталину человек».

На самом деле Сталин принял решение о крутом повороте в советской внешней политике еще раньше — по всей вероятности, не позднее марта 1938 года.

Для западных держав замена Литвинова Молотовым оказалась полной неожиданностью. Как вспоминал позднее посол США в Москве Болен, «мы в посольстве плохо понимали, что происходит, британский посол Вильям Сиде рассказывал нам, что разговаривал с Литвиновым за несколько часов до сообщения о его смещении и не заметил никаких намеков на предстоящую перестановку. Такого же мнения были и другие работники дипкорпуса».

Вскоре после назначения главой НКИД Молотов был освобожден от обязанностей председателя Экономического совета, созданного в октябре 1937 года. В связи с этим Анастас Микоян вспоминал:

«В сентябре 1939 года по предложению Сталина было принято решение освободить Молотова от обязанностей председателя Экономсовета. Сталин считал, что Молотов с этой работой не справляется. Я не хочу плохо говорить о Молотове. Но вообще-то он был негибким, неоперативным, любил длительные совещания, где сам мало говорил, думаю, потому, что он заикался, а это его угнетало, но он любил всех выслушать. Кроме того, Сталин занимал Молотова на всяких совещаниях, часто вызывал к себе, одним словом — держал около себя. Поэтому Молотов и не мог более оперативно работать в Экономсовете».

Хотя Анастас Иванович больших симпатий к Вячеславу Михайловичу не питал, вполне возможно, что его характеристика Молотова как бюрократа близка к истине. Но причины отставки Молотова с поста председателя эфемерного Экономического совета, фактически дублировавшего Госплан, очевидно, заключались в том, что с началом Второй мировой войны у него значительно прибавилось работы по ведомству иностранных дел. Правда, в марте 1940 года, после окончания войны с Финляндией, Молотов был вновь возвращен на пост главы Экономсовета, к тому времени ставшего чисто декоративной организацией. Выяснилось, что если Экономсовет не подчинен напрямую главе правительства, то этот орган вообще обречен на паралич и бездействие. Год спустя, в марте 1941 года, Экономсовет был окончательно упразднен, зато создано Бюро Совнаркома — для оперативного руководства экономикой. В него вошли Молотов, Вознесенский, Микоян, Булганин, Берия, Каганович и Андреев. А когда Сталин сделался председателем Совнаркома, замещать его по экономическим вопросам стал Вознесенский, Молотов же сконцентрировался'на внешнеполитических вопросах. С образованием же с началом Великой Отечественной войны Государственного Комитета Обороны Молотов, как единственный заместитель Сталина в ГКО, стал опять курировать также и экономические вопросы.

20 мая 1939 года, на своей первой встрече с германским послом в Москве Ф. Шуленбургом, Молотов заявил:

«Мы пришли к выводу, что для успеха экономических переговоров должна быть создана соответствующая политическая

база. Без такой политической базы, как показал опыт переговоров с Германией, нельзя разрешить экономические вопросы».

4 августа 1939 года германский посол Шуленбург телеграфировал из Москвы:

«Из всего отношения Молотова было видно, что советское правительство фактически более склонно к улучшению германо-советских отношений, но что прежнее недоверие к Германии еще не изжито. Мое общее впечатление таково, что советское правительство в настоящее время полно решимости подписать соглашение с Англией и Францией, если они выполнят все советские пожелания. Переговоры, конечно, могли бы продолжаться еще долго, в особенности потому, что недоверие к Англии также сильно... С нашей стороны потребуются значительные усилия, чтобы заставить советское правительство совершить поворот».