Наркомэр - Николай Аникин

Другой, с автоматом, подумал, что тот всего лишь запнулся, и поспешил к нему, не обратив внимания на слабый звук, донесшийся с косогора. Он остановился, и тут что-то быстрое ударило его в голову. Остальные двое растерянно смотрели на товарищей. Еще через секунду они готовы были бежать. Прочь от этого опасного места, потому что у них не было даже оружия, потому что они лишь сдуру подписались на эту работу.

Они так и сделали бы, но их остановил окрик:

— Ни с места! Бьем на поражение!

Вот так! Именно на поражение! Так что, может быть, лучше стоять?!

Они мялись на месте, чувствуя себя голыми на базарной площади.

— Лапы кверху, и чтоб мы их постоянно видели.

Парни послушно подняли руки. Если в таком положении стоять долго, то руки немеют и становятся неспособными к сопротивлению.

Однако верить бандиту — значит впасть в детство. Парни переговаривались вполголоса, не раскрывая рта, и вдруг бросились в разные стороны. Один из них на ходу подхватил автомат и дал длинную очередь в сторону косогора. Это было все, что он успел сделать, прежде чем понял, что умирает, стоя на коленях.

Другой бандит мелькал среди подлеска. Михалыч подбежал к коню и с разгона прыгнул в седло. Не надо было этого делать: в яйцах заломило от быстрой посадки. В следующий раз он не станет так спешить.

Конь летел подлеском. Бандит вилял впереди, стараясь сбить с толку и норовя уйти от удара.

— Прощайся с жизнью, шкура!

Клинок блестел в руках. Уже один раз он просвистел над головой у бандита, но тот успел уклониться. Второй удар должен быть точнее. Конь теснил бандита все дальше в лес. Лицо у того побелело.

— Стоять! — приказал Кожемякин и опустил шашку в ножны. — Выходи на дорогу!

Тот молча подчинился. Обошел всадника стороной и пошел к дороге.

— Все, паренек. Кажется, ты приехал.

Тот молчал, часто кивая. Действительно, кончился его бизнес. На лбу у него еще виднелись припухлость и желтизна — признаки удара прикладом.

— Как зовут тебя?

— Мишка…

— Откуда ты, Мишка?

Но Мишка вдруг насупился. Бородатый мужик шевельнул своей дурой с оптическим прицелом.

— Из Матросовки…

— Что-то я тебя не помню такого.

— Как не помню? У церкви живу! В Шанхае…

— Так это ты, Миша, мать мою в свинарнике держал?

Миша молчал. Что тут скажешь, если действительно было такое дело и если даже три «жмурика» лежат на дороге в разных позах. Он не хочет умирать.

Михалыч слез с коня и привязал его к дереву.

Парень стоял не шевелясь.

Михалыч подобрал оружие, наскоро обыскал карманы убитых.

Парень стоял все в той же позе.

Михалыч заглянул в машину — в ней могло быть оружие.

Парень не двигался.

— А теперь давай их, Миша, в машину, и побыстрее, а то мне некогда. Шевелись, — и подошел, чтобы открыть заднюю дверь автомашины.

Парень оглянулся: не всадил бы пулю сзади.

— Действуй! — приказал Михалыч.

Парень поочередно подтащил убитых к машине и с трудом, розовея от натуги, поднял их в багажник. Пот струился по его лицу.

— Жарко, Михаил? — спросил Кожемякин, но тот лишь промычал в ответ.

— Значит, жарко…

В руках Михалыч держал связку ключей от внедорожника. Теперь он мог крутить ими вокруг пальца. Мог, но не делал этого. Он лишь разглядывал их.

— Расскажи о себе, — попросил полковник.

— Вези в ментуру — там расскажу, — огрызнулся тот. — Мне адвокат, между прочим, полагается. Бесплатный!

— Да что ты говоришь!

Михалыч делано вскинул брови. Парню положено, а он и не знал. Или забыл впопыхах.

— Знаешь, Миша, адвокат — это хорошо. Но, понимаешь ли, здесь у нас один адвокат на всех. Может, ты забыл? И законодательный принцип здесь тоже один.

— Какой это?

— Закон — тайга. Медведь — хозяин. Слышал о таком?

Как же ему не слышать! Что-то такое он слышал. Но только очень давно. В глубоком детстве…

— А защитником тут леший, — добавил полковник.

Парень приуныл. Он был нескончаемо рад и подавлен одновременно. Жизнь для него продолжалась, однако эти трое, не подававшие признаков жизни, — слишком много для неокрепшей психики.

— Так что придется тебе без адвоката показания давать. И без протокола. Давай. Я никому не скажу, — усмехнулся Михалыч. — Садись вон на кряжик и рассказывай.

— Чо рассказывать-то?

— Все рассказывай. Как ты докатился до такой жизни?

Но тот лишь мотнул головой. Как он докатился? Известное дело, как. Жадность одолела. Хотел сверстников своих переплюнуть.

— Я просить тебя больше не буду, — сухо произнес Кожемякин. — Я не настаиваю. Можешь не напрягать свою волю. Тебя не сочинение просят писать. Знаешь, как бывает больно, когда пуля разбивает коленную чашечку? Нет? И я не знаю. Но, говорят, больно бывает. Хочешь попробовать? — и повел винтовочным стволом в его сторону. — Говори, курва, пока я не вышел из себя. И тогда я даже сам себя не смогу остановить…

— Меня этот поднапряг, который там лежит, — начал тот, заикаясь. — Гришкой Савиных его звали…

— Хорошо. Значит, жили-были Мишка и Гришка. Слушаю дальше.

— Савиных подписался с «братками» из Ушайска, чтобы «крышу» держать над Матросовкой. Все-таки поселок большой, рынок имеется, частная торговля и даже кафе. Мы и взялись с ним под процент, но слабо. Денег все равно мало. Какие тут обороты — одни старухи на рынке.

— А сюда для чего тебя занесло? Кто сейчас над вами стоит?

— Известно кто. Конь Рыжий…

— Это еще кто такой?

— Есть один в городе. Базой овощной заведует. А зовут его Боря Рябоконь. У них там крупная контора. Я всех не знаю, только основных… Мальковский, Смаковский, Рапп…

— И над ними никого?

Парень даже удивился. Что значит никого! Так не бывает. И над ними стоят. Сам мэр Ушайска. Куликов Александр Ильич. Вор в законе Шура Хромовый. Даже странно, что мужик не знает, когда это всякому известно.

— Выходит, это его идея — похищать старух?

Парень задумался. Чья это действительно может быть идея? Ему и в голову не приходило: надо, значит, надо. Пошли, забрали среди ночи тетку, кляп ей вогнали — и в баню. Все равно ей подыхать пора.

— Думаю, мэр здесь ни при чем, — ответил он. — Боря затеял весь этот концерт, потому что пуглив сделался в последнее время. Пугнули их в прошлом году, а пуганая ворона куста боится.