Между львом и лилией - Александр Харников

– Представьтесь, мистер, будьте так добры…

12 июня 1755 года. Леса где-то между Сасквеханной и Джуниатой. Джонатан Оделл, хирург

Положение мое было просто отчаянным. У меня не было с собой ни ружья, ни даже ножа – его вместе с ножнами снял с меня Хэйз перед тем, как распутать меня, и сунул в мой мешок, оставшийся там, на холме. А вокруг бродили лишь злые медведи, люди Скрэнтона и индейцы, которые, после того, что учинил с ними Скрэнтон, вряд ли будут ко мне добрее этих самых медведей.

Я вознес молитву к Господу нашему Сладчайшему Иисусу, и даже не заметил, как начал произносить ее вслух; а затем и запел сто сорок девятый Псалом в божественной обработке Исаака Уоттса:

И тут вдруг я почувствовал сильный удар по ребрам. Как хирург, успел подумать, что хорошо еще, что они вроде не треснули. Я упал и повернул, как мог, голову. Надо мной возвышался звероподобный Ахиллес Грант. Последовал еще один удар ногой; на этот раз восьмое ребро сильно заныло, а мой мучитель прошипел:

– Заткнись, сволочь! Ты что, хочешь, чтобы сюда сбежались все индейцы, которые бродят в этом лесу?

Другой голос (как мне показалось, Мартина Филлмора) ответил Гранту:

– Ахиллес, не надо! Вспомни, что сказал босс – с его головы не должен упасть ни один волос!

– Волос и не упадет. А после взбучки он хорошо запомнит, как нужно себя вести. Про Брэддока же не беспокойся – Хэйз и Адамс побежали в лагерь и расскажут ему, как все было. – Тут Грант (больше было некому) изо всей силы пнул меня еще раз ногой по ребрам.

– Хватит, Ахиллес, – проворчал еще кто-то; наверное, это Генри Бичер – тот обычно молчал, и его голос я слышал хорошо если два или три раза. – Хватайте эту свинью за руки, и пошли отсюда поскорее.

И вдруг я услышал всхлип Гранта. Я обернулся. Два человека в странной черно-зеленой одежде опустили на землю тела Бичера и Филлмора – почему-то я сразу подумал, что они либо мертвы, либо уже не жильцы, – а третий сидел на моем мучителе, руки которого были стянуты за спиной, а во рту торчало нечто бежевого цвета. Не успел я поблагодарить Господа за неожиданное спасение, как увидел рядом с первыми двумя мертвенно-бледного Вильсона, тоже со стянутыми за спиной руками.

– Это и есть тот самый Оделл? – спросил у него один из зеленых. Акцент его мне показался странным – говорил явно иностранец, но произношение его было ближе всего не к английскому жителей метрополии, а к акценту моей родной колонии Новая Кесария, известной обыкновенно как Нью-Джерси. Вильсон, чей рот точно так же был чем-то забит, лишь кивнул головой.

– Господин Оделл, мы ваши друзья, – обратился ко мне тот же человек, подавая мне руку. – Как ваше самочувствие?

– Мне кажется, что одно из ребер треснуло, а так, в общем, нормально, с учетом ситуации, – вымученно улыбнулся я. – А вы кто?

– Господин Вильсон рассказал нам, что вы бежали из-за протеста против того, что Скрэнтон с его людьми отправились громить индейскую деревню. Да и сам Скрэнтон подтвердил, что приказал вас связать и оставил под охраной. Поэтому у нас к вам претензий никаких. Наш медик осмотрит потом ваши ребра, а пока пройдемте с нами.

– А что с Томом Вильсоном? – спросил я. – Он тоже не принимал участия в убийствах индейцев. Да и человек он очень хороший.

Вильсон с благодарностью посмотрел на меня, но во взгляде его я заметил некий фатализм. Похоже, он решил, что отмучился, и что жизнь его подходит к концу. Но незнакомец ответил:

– Посмотрим. Индейцы требуют, чтобы мы отдали им всех, кто был в группе Скрэнтона. Но решать будет наш командир.

– Благодарю тя, Христе Боже, – возрадовался я. – Индейцы, как я читал у французских философов – люди благородные и, когда разберутся, то ничего Тому не сделают.

Взгляд же Вильсона потускнел, только мне там еще почудилось нечто саркастическое. Да, подумал я, видимо, он маловер – не верит ни в благородных дикарей, ни в промысел Господень. Ну что ж, придется мне помолиться за него, когда буду говорить с командиром этих странных воинов.

Тем временем двое других сноровисто обыскали Гранта и два трупа, сняли с них ружья, ножи и все, что они несли. Связав попарно, они навьючили мешки на Гранта и Вильсона, хотя на последнем уже и так висело два мешка, в одном из которых я узнал свой. Под конвоем зеленых людей мы пошли по лесу в каком-то известном лишь им направлении.

12 июня 1755 года. Деревня Аткваначуке. Кузьма Новиков, он же Ононтио, радушный хозяин

Предупрежденный, что в гости придет не только старший пятнистых людей, но и двое его помощников, я велел Василисе готовить угощения побольше – все мужики любят поесть как следует, да и сытые люди обычно более покладистые и сговорчивые.

Вечером в избу пришли трое – сам Хас и еще двое, назвавшиеся Леонидом и Рустамом. Они поздоровались, с любопытством посмотрели на Василису, которая накрывала на стол, но в дальнейшем предпочитали помалкивать, лишь иногда вставляя фразы и слова, когда Хас вопросительно смотрел на кого-нибудь из них.

Я поставил на стол бутылку виски «Shenk’s», пояснив, что этот виски с недавних пор начали изготовлять в Пенсильвании, и Джон Харрис, у которого я купил эту бутылку, утверждал, что оно ничуть не хуже, чем хваленые шотландские и ирландские сорта. Разлив каждому по половине глиняной чашки, я достал кувшин с водой, но Хас, продегустировав содержимое чашки, покачал головой и сказал, что сей почтенный напиток нельзя пить разбавленным.

Чувствовалось, что гости пьют по накатанному, и тосты уже не раз произносились за различными застольями. За хозяев дома, за здоровье… Третий и четвертый тосты удивили меня. Перед тем, как выпить в третий раз, гости молча встали и, не чокаясь, помянули всех своих павших товарищей, в том числе и моего погибшего приемного сына. А четвертый тост был выпит за то, «чтоб не в последний раз так сидели» или чтоб по самим гостям как можно дольше не пили третий…

После того, как виски было выпито изрядно и сидевшие за столом закусили его жареной олениной, я начал разговор, ради которого, собственно, и пригласил их к себе.

– Вижу, гости дорогие, что вы прибыли в наши края откуда-то издалека. Откуда – не знаю, и, хотя вы и говорите по-русски, но на русских мало похожи. Извините, если что не так сказал. Да и появились вы в месте, которое у здешних индейцев считается нехорошим. Старики рассказывали, что ущелье то, откуда вы на свет божий вышли, порой затягивает густой туман. Причем туман не простой, а колдовской. Появляется он словно из ничего – было ясно, солнечно, а потом вдруг – раз, все словно дымом густым застилало. Случается, что люди в этом тумане исчезали бесследно, и больше их никто не видел – ни живыми, ни мертвыми. А бывало и так, что в тумане видения разные появлялись – люди в чудной одежде, дома удивительные. Вот я и думаю – не из того ли тумана вы сюда пришли?