Черты и силуэты прошлого - правительство и общественность в царствование Николая II глазами современника - Владимир Иосифович Гурко

доход от винной монополии без нарушения государственного бюджета. Ему, как, впрочем, и всем близким к правительственным кругам лицам, было в то время хорошо известно, что мысль эта всецело овладела государем. Попутно потопить Коковцова, которого он до чрезвычайности не любил, ему тем более улыбалось, что тем самым открывалась вакансия министра финансов, вновь стать которым он не переставал надеяться.

Чрезвычайную стойкость выказал при этом Коковцов. Он не мог, конечно, не понимать, что, продолжая упорствовать в отстаивании винной монополии как главного источника государственных доходов и отвечая на всякую радикальную меру решительным «non possumus», он одновременно рисковал своим положением. Однако на все предложения, исходившие из среды Государственного совета об усилении мер, направленных к сокращению потребления водки, он отвечал решительным «non possumus». Тем не менее в дуэли между двумя последовательными министрами финансов — Коковцовым и Витте — одолел бы, конечно, не последний: слишком глубоко запало в душу государя недоверие к вдохновителю Манифеста 17 октября, если бы в этот бой не вступило третье лицо, открыто, впрочем, не выступавшее, а именно тот же А.В.Кривошеин. С Коковцовым его отношения уже давно испортились. Постоянное сопротивление финансового ведомства увеличению ассигнований на землеустройство и агрономию и вообще всяких расходов Главного управления земледелия, конечно, раздражало Кривошеина, и хотя он неизменно оставался победителем, тем не менее борьба с Коковцовым его утомляла и раздражала. Люди совершенно разных темпераментов, они вообще трудно уживались друг с другом. Преисполненный инициативы, мечтавший о грандиозных реформах. Кривошеин не мог переваривать Коковцова — этого типичного представителя постепеновщины, равновесия, умеренности и аккуратности. Одновременно он, разумеется, стремился закрепить свое положение, превращаясь из фактического руководителя всей государственной политики, каким он, несомненно, был в то время, в ее официального главу.

Эта мечта его была в то время необычайно близка к осуществлению. Вопрос этот был даже в принципе решен. Коковцов должен был быть уволен от должности председателя Совета министров, равно как министра финансов, а на пост председателя должен был быть назначен Кривошеин. Но тут судьба сыграла с ним злую шутку. Он внезапно заболел, причем весьма опасно. У него объявилась грудная жаба[663], жестокие приступы которой ежеминутно угрожали ему мгновенным концом. Заболел он, если не ошибаюсь, в начале ноября 1913 г., и в половине декабря его положение было весьма тяжелое. Ни о каком новом назначении его и речи не могло быть. Однако во второй половине декабря он настолько поправился, что всякая немедленная опасность исчезла, но приступить к работе он еще не мог: доктора прописали ему продолжительный отдых и поездку в теплые края. Как было выйти из этого положения?

Министром финансов был назначен П.Л.Барк. Кто провел этого, впоследствии не стеснявшегося сношениями с Распутиным, смелого финансиста в министры? Кривошеин говорил, что это был его выбор. Витте утверждал, что Барк выбран по его рекомендации, в чем я, однако, весьма сомневаюсь. Витте всегда стремился сохранить видимость государственного деятеля, имеющего влияние на ход государственных дел, а приписывать себе инициативу в том или другом правительственном акте, не служившем предметом его нападок, было приемом, им издавна усвоенным. Витте хорошо понимал, что в Петербурге, для того чтобы играть известную роль, нужно не столько обладать действительным влиянием, сколько казаться, что им обладаешь. Таким путем достиг известного положения такой проходимец, как Андронников. Как бы то ни было, тотчас после совершившейся смены председателя Совета министров и министра финансов законопроект о пьянстве, еще не пропущенный Государственным советом и продолжающий возбуждать при его обсуждении горячие прения, тотчас утратил всякий интерес. Утратил к нему всякий интерес и Витте. Продолжение его обсуждения происходило уже в совершенно иной атмосфере. Проникшее в публику, а тем более в среду Государственного совета известие, что Барк получил портфель министра финансов, обязавшись перестроить весь государственный бюджет и принять действительные меры к сокращению потребления, а следовательно, и сбора с вина, отняло и смысл бороться с яростью на почве обсуждаемого проекта с новой главой финансового ведомства. Тем не менее Государственный совет внес в этот проект ряд новых мер, направленных к сокращению продажи водки, и именно в таком виде превратился он в действующий закон. Трудно сказать, в какой мере проведенные мероприятия оказались бы действительными.

Возникшая шесть месяцев спустя мировая война и последовавшее с объявлением войны полное прекращение продажи водки, сопряженное с полным воспрещением ее сбыта, не дали возможности на практике испытать действительность упомянутого закона.

Не помню, какие еще вопросы волновали петербургские политические круги в течение первой половины 1914 г. Помню, однако, вызвавший горячие споры и пререкания вопрос о так называемой мелкой земской единице, иначе говоря, об учреждении волостного земства.

Соответствующий законопроект, уже давно выработанный в Министерстве внутренних дел — еще при Столыпине, застрял в совете Главного управления местного хозяйства, составленного, как известно, из представителей земств и дворянства.

Под напором Государственной думы и не без косвенного участия и в этом деле Кривошеина министр внутренних дел Н.А.Маклаков, едва ли вполне сочувствовавший учреждению волостного земства, a son corps defendant[664] внес этот вопрос в Государственную думу, где он при, как всегда, упорной оппозиции кадетов («мы-де хотим мелкую земскую единицу, но не ту, которую вы проектируете…») все же прошел и к маю месяцу поступил в Государственный совет. Здесь он встретил ожесточенную оппозицию среди правого крыла Государственного совета, инспирируемого П.Н.Дурново. Тщетно стремились земские представители в Государственном совете горячо защищать идею волостного земства, причем выдающееся участие принимал в этом вопросе член Государственного совета от московского земства гр. Ф.А.Уваров, — все их доводы разбивались не опровержениями со стороны членов правого крыла, а упорным заявлением — «не желаем». По мере сил я также принял в этом вопросе близкое участие. Как теперь, помню одну из фраз, произнесенных мною по его поводу с кафедры Государственного совета, оказавшуюся, увы, пророческой. Говорил я, имея в виду крупных землевладельцев: «Идите в волостное земство, пока не поздно, пока вас еще туда пустят». Небезынтересно отметить, что такие опять-таки штампованные кадеты, как члены тверского губернского земского собрания Мошнин и Петрункевич, не только вполне поддерживали проект Министерства внутренних дел, но даже находили, что устанавливаемое этим проектом правило, в силу которого землевладельцы, обладавшие определенным количеством земли, входили в состав волостного земства ео ipso[665] без всякого предварительного избрания, вполне естественно и необходимо, по крайней мере в первое время, пока население не убедится на практике, с одной стороны, в полезности участия в вопросах местного благоустройства землевладельческого элемента, а с другой, не научится само разбираться в местных