Дорога без возврата - Татьяна Николаевна Зубачева

в первую очередь. Бурлаков же тогда торт принёс. А тоже… напросился по своему делу. Так что… так что всё правильно.

Небо затянули тучи, и полетел мелкий колючий снег. Колька поглубже надвинул шапку. Эркин в крещенские морозы привык носить ушанку с опущенными ушами и потому ограничился тем, что поднял воротник полушубка. Ветер сдувал на них с крыш облака снежной пыли, заметно потемнело. Но они уже почти пришли. Кудлатый пёс облаял их, не вылезая из конуры.

В дворике Кольки ветер чувствовался меньше. Они остановились, немного оббили снег друг с друга, хлопая варежками по плечам и спинам, и поднялись на крыльцо.

– Ну, вот и дошли, – улыбнулся Колька. – Давай, заходи.

В сенях ещё раз отряхнулись, разделись, обмели от снега бурки.

– Да заходите так, – выглянула в сени Эсфирь. – Здравствуйте.

– Здравствуйте, – улыбнулся Эркин, снимая бурки.

Не станет он мытый пол грязнить. Да и вот, тряпочные коврики на полу, да, правильно, половики. А он специально сегодня вместо портянок носки надел. Эркин поставил бурки под полушубком, засунул в рукав шарф и достал из кармана шоколадку.

Эсфирь, увидев шоколад, покачала головой и улыбнулась.

– Ох, зачем же вы…

Эркин, не зная, что положено говорить в таких случаях, ограничился улыбкой. И этого оказалось достаточно.

– Сейчас чай будем пить, – сразу сказала Эсфирь.

– Ага, – кивнул Колька. – А я пока подпол покажу.

– А это зачем? – удивилась Эсфирь.

– Я никогда не видел подпола, – извиняющимся тоном сказал, улыбаясь, Эркин.

Колька сдвинул в сторону половик и за утопленное в половицу кольцо поднял крышку.

– Во, видишь?

Эркин нагнулся, оглядывая открывшееся внизу пространство, присел на корточки.

– Давай слазим, – предложил Колька.

– Давай, – кивнул Эркин.

– Коленька, ты варенья заодно достань, – сказала от печи Эсфирь.

Хотя вниз вела небольшая лестница, Колька просто спрыгнул, и Эркин последовал за ним.

Подпол оказался почти обычной кладовкой. Вдоль стен полки с банками, тут же ящики с яблоками, мешки с картошкой, ещё что-то. Было заметно холоднее, чем в доме, но не так, как на улице. Колька взял с полки банку, посмотрел.

– Мороз, ты какое варенье больше любишь? Вишнёвое или яблочное?

– Любое, – улыбнулся Эркин.

– Ну, как знаешь, – Колька подошёл к люку и, поднявшись на одну ступеньку, поставил банку наверх. – Мама Фира, дай ведро, я картошки нагребу.

– Держи, Коленька.

Она наклонилась над люком, подавая ведро. Эркин молча смотрел, как Колька развязал мешок и переложил из него в ведро картошку. Мешков было немного.

– Ну вот, – Колька завязал мешок. – Если посмотрел, полезли обратно.

– Да, – тряхнул головой Эркин. – Спасибо.

– Не за что.

Они вылезли наверх, Колька опустил крышку и закрыл её половиком.

– Я самовар поставила, – улыбнулась Эсфирь.

– Ага, дело. Пошли пока.

Они прошли в горницу. Занавеска Семёна была отдёрнута, и они сразу подошли к кровати.

– Привет, – улыбнулся Эркину Семён, протягивая руку. – Ну, как дела?

– Нормально, – ответил улыбкой и рукопожатием Эркин.

– Чего это ты в подпол полез? – весело спросил Семён.

– Да это его Миняй с панталыка сбивает, – Колька переставил у кровати Семёна два стула и сел на свой верхом, бросив руки на спинку. – Живёт, понимаешь, в городском доме и хочет из балкона подпол сделать.

Семён с удовольствием захохотал. Рассмеялся и Эркин.

– Картошку ему, понимаешь, держать негде, – фыркал сквозь смех Колька.

– Какой уж подпол в квартире, – отсмеялся Семён. – И как ты с картошкой устраиваешься?

– Мешок куплю и в кладовку, – охотно ответил Эркин. – Когда доедим, за новым на рынок иду. В больших квартирах, в башнях, холодная кладовка есть, ну, башенные там держат.

Разговор шёл о всяких хозяйственных мелочах. Эркин, не удержавшись, искоса посмотрел на стену над диванчиком. Гитара была на месте. Посмотрел быстро, по-питомничьи, но Колька то ли заметил, то ли почувствовал. И вдруг решительно встал, в два шага пересёк горницу и снял с гвоздя гитару.

– Ты говорил, что умеешь. Сыграй, Мороз, а?

И Эркин не стал отказываться, бережно принял гитару. Но честно сказал:

– Я шесть лет уже не играл. И пальцы не те стали.

– Ладно тебе, – нетерпеливо дёрнул головой Колька.

Эркин сел поудобнее, перебрал струны. Звучание было немного другим, непривычным, и струн семь, а он привык к шести, но… но… голова забыла, а тело помнит. И пальцы… думал, совсем не те стали, а помнят, работают. Ну… ну, а если эту… что Андрей пел, и тогда в поезде. Незаметно для себя Эркин запел, пока без слов, подгоняя аккорды.

– Знаешь эту? – радостно спросил Семён.

– От брата слышал.

Эркин пел негромко, не от неуверенности, а просто песня не для громкости, и это же дом, он сам слышит, как его голос отлетает от стен, грозя смазать мелодию. Неслышно вошла из кухни Эсфирь и остановилась у двери, придерживая Колобка, чтобы тот не вздумал бегать и мешать.

Эркин допел и смущённо улыбнулся.

– Здорово! – выдохнул Колька.

– Хорошо поёшь, – улыбнулся Семён. – Спасибо, браток.

Эркин перебирал струны не в силах расстаться с гитарой.

– Спой ещё, – попросил Семён. – А вот эту знаешь? – и негромко насвистел мелодию.

Эркин озадаченно мотнул головой.

– Не слышал.

– Это наша, – улыбнулся Семён, – семейная.

– Спой, я подберу.

– Певец из меня, – усмехнулся Семён, но запел.

Эркин слышал, как он фальшивит, чувствовал, что Семён явно перевирает мелодию, но старательно подстраивался под него. Семён заботился не о мелодии, а о словах.

– Ночь коротка… Спят облака… – не так выпевал, как выговаривал Семён. – И лежит у меня на погоне незнакомая ваша рука…

– Здорово, – повторил Колька, когда они закончили, и совсем тихо, почти про себя, так что услышал только Эркин. – Мамка тоже её любила.

В глазах Семёна стояли слёзы.

– Самовар готов, – сказала, прерывая молчание, Эсфирь.

– Во, в самый раз, спасибо, Мама Фира, – широко улыбнулся Колька.

– Спасибо, – сказал и Семён, но глядя на Эркина.

Эркин ответил ему улыбкой и протянул гитару Кольке.

– На, возьми.

Он не хотел, но в голосе прозвучало сожаление. Колька бережно взял гитару и отнёс её, повесил на прежнее место, постоял так и резко обернулся.

– Пошли Мороз, чаю попьём. Мама Фира, ты самовар не трогай, я его сам подниму. Сёма?..

– Я подремлю, – ответил Семён. – Задёрни.

– Ага.

Колька поправил занавеску, отделявшую кровать Семёна от горницы.

На кухне возле печки шумел самовар, стол был накрыт клеёнкой в цветочек, и на деревянном толстом кружке стояла сковородка с потрескивающей жареной на курином жире картошкой.

– Ух ты! – восхитился Колька. – Ну, Мама Фира, спасибо! Садись, Мороз.

Крякнув, Колька поднял и поставил на стол большой, заметно помятый, но начищенный до блеска самовар и сел за стол. Эсфирь положила им картошки.

– Кушайте на