Клинок Тишалла - Мэтью Стовер

Его предал Майклсон.

Взревев, он метнулся через салон, ухватив девчонку за воротничок белой ночной рубашки, стиснул в кулак артритичные пальцы – и руку его перехватила стальная перчатка безликого социального полицейского. Он попытался вырваться, но с тем же успехом он мог двигать горы иссохшими руками.

Место гнева заняла безысходность. Он обвис, беспомощный – и это давно привычное бессилие вернуло его к себе. Снова он был богом, и счастлив этим.

Бог понимал, что девчонка отравлена; чародейским оком Ма’элКота бог видел, как рассудок ее неспешно скатывается к порогу смерти. И теперь бог ощущал, что меч находится в Палате правосудия столичного Зала суда.

В тот самый миг, когда знание явилось к нему, где-то в невообразимых недрах десяти миллиардов подсознательно связанных разумов родился импульс. Возможно, он пришел от Ма’элКота, или Коллберга, или Марка Вило, или любого из взаимно неведомых членов Совета попечителей; от инженера-химика в «СинТеке» или от подпольного оперативника социальной полиции, проникшего на незаконную сходку рабочих, от домохозяйки в Белграде или дворника в Новом Дели. А может, импульс родился у них одновременно: вот еще один способ разделить вину. Одна десятимиллиардная доля ответственности – бремя достаточно легкое даже для самой чувствительной совести.

Тела, служившие некогда Артуро Коллбергу и Ма’элКоту, одновременно одинаково усмехнулись.

Через пять минут состояние девчонки уже не будет играть роли.

В двадцати километрах над Анханой белл-хауэлловский ТБ-24 «Дэв» вышел из пике, сбросил единственную ВЭО антифугасную УБН-РБЧ и на максимальной скорости устремился в сторону восходящего солнца.

Губы не слушаются меня, язык едва шевелится. Я кричу Райте в ухо, чтобы слова не затерялись в громе пушек:

– Ты можешь говорить с ним?

– Что?

Я хватаю его за плечо.

– Ты можешь говорить с Ма’элКотом? Ты чуешь его – а он тебя? Можешь с ним связаться?

Взгляд монаха теряется в небе.

– Одна машина… ТБ-24 «Дэв» производства «Белл и Хауэлл», экипаж четыре человека, эффективный потолок двадцать пять тысяч метров, максимальная скорость два комма один Маха*[6], вооружение…

– Приди в себя, черт! – Я снова встряхиваю его. – Ты должен достучаться до Ма’элКота, сказать ему…

– Пикирует, налетает, словно кречет…

Какой-то миг я могу думать только об одном – как же мне, блин, холодно, потому что стылая вода вытекает из чаши; меня трясет от холода, руки немеют, стынет спина, я не слышу себя, потому что рев в ушах перекрывает даже грохот сражения. Я знаю, за чем летит турболет. Всего один.

Больше и не нужно.

Меня охватывает нелепое желание поднять глаза, отыскать в небесах титановую булавочную головку, хотя я понимаю, что ее не видно. Хочу глянуть – и не могу.

Боюсь.

В мозгу моем дымятся синематографически яркие воспоминания – документальные кадры из Индонезии. Мысленно я уже вижу, как титановая слезинка роняет крошечное серебряное яйцо, прежде чем устремиться на восход…

– Скажи ему, что мы сдаемся! – рычу я. – Твою мать, Райте, передай ему, что мы сдаемся! Я сдаюсь ! Я отдам ему меч, сделаю все, что он хочет, только скажи ему – не надо !! !

Вот же злая шутка: я и навел его на эту мысль.

– Черт, они бы город стерли с лица Земли!

– Разве один город – высокая цена за жизнь целого мира?

– Да? Даже если это твойгород?

– Я готов рискнуть.

Он выложил карты. Поймал меня на блефе.

Взрыв убьет каждого из бывших пленников Ямы, кто несет в себе противовирус Шенны. Всех нас, до последнего.

Райте.

Делианн.

Т’Пассе.

Орбек.

Динни, Флетчер, Аркен, Гропаз…

Дамон. Жест. Фейсы. «Змеи». Подданные Канта.

Я.

Короткая вспышка незримого света выжжет наши кости, и Ма’элКот явится сюда, когда ему будет удобно, и подберет меч, и гейм, блин, овер! Это я думал, что я крутой. Безжалостный.

Черта с два.

Я даже не догадывался, что это такое.

– Он тебя слышит? Райте, твою мать, он тебя слышит ?!

Взгляд монаха упирается мне в глаза.

– Нет, – отвечает он. – Не может. Я больше не чувствую его. Никого не чувствую.

Под ребра мне вонзается ледяной кинжал.

– Вера?.. – выдавливаю я.

Райте еле заметно качает головой.

– В лучшем случае без сознания. Возможно, мертва.

Я опускаю голову: сгибаюсь под невыносимым бременем тщеты бытия.

Прежде чем чудовищная боль успевает захлестнуть меня, небо раскалывается от грохота. Я переворачиваюсь на спину, чтобы поглядеть вверх. Над нами расцветает пламенной звездой взрыв, чтобы в следующий миг скрыться в расползшихся медузой клубах черного дыма. Сыплются обломки. На моих глазах взрывается еще один турболет и еще.

Догадку мою уверенно озвучивает Райте.

– В бой вступил Делианн.

– Ты чувствуешь его? – Я снова хватаю монаха за плечи и бью головой о камень. – Поговори с ним! Скажи ему, пусть уносит отсюда ноги…

По лицу Райте расползается улыбка – первая искренняя, счастливая улыбка, которую я у него вижу.

– Нет.

– Райте, ты должен ему сказать! Пещеры… он еще может успеть забраться под землю! Он выживет, он защитит меч! Скажи ему, чтобы сберег меч !

– Нет, – отвечает он безмятежно, откидываясь назад, словно ледяная грязь для него перина. – Я никому ничего не должен.

В глазах у меня кровавый туман. Я не успеваю подумать, как руки мои вцепляются в его воротник, пытаясь придушить ублюдка куском цепи, соединяющим мои кандалы. Но Райте получил эзотерическое образование. Схватив меня за запястье, он размыкает блок – а сочащееся из его ладони черное масло жжет не хуже кислоты. Я разжимаю руки, и он отталкивает меня.

– Я свободен, – говорит он. – Свободен.

Черт, да он бредит.

– Свободен тут сдохнуть , – отвечаю я. – Ты не знаешь, что случится…

– Мне плевать.

Штурмкатер пикирует мне на голову, пытаясь влететь в череп. Тратить время на Райте я не могу.