Записки из чемодана. Тайные дневники первого председателя КГБ, найденные через 25 лет после его смерти - Иван Серов

Вечером был приём у финнов. Устраивал премьер-министр и президент Кекконен*. Ритуалы старинные, официанты в каких-то необыкновенных костюмах, министры во фраках, так же и президент.

В общем, какой-то привкус старинного феодала. Правда, когда подвыпили, то президент пригласил в небольшую отдельную комнату, и там уже разговор шёл более откровенно. Пока мы там сидели, министры, никто с приёма не ушёл.

И лишь когда вышел президент и наши гости, то всё финское общество приняло серьезный вид и попрощались уже официально и даже сухо, я бы сказал. При этом чувствовалось, что это так полагается по их ритуалу, а не от сердца.

Когда вечером приехали в особняк, Булганин прошёл к себе, а Хрущёв вышел в садик, и мы стали прогуливаться. Потом он крикнул: «Николай, выходи, погуляем». Тот что-то буркнул, но не вышел.

Минут через 15 Хрущев меня послал к нему, позвать его гулять. Я зашел и пригласил его, он обернулся и, раздеваясь, сказал: «Не пойду».

На следующий день и последующие дни ездили по стране. Пару раз Хрущёв пошутил с Булганиным: «Что ты всё отстаёшь?» Тот ничего не ответил. Чувствовалось неприязненное отношение Булганина к Хрущёву.

Проезжая мимо одной деревни, министр сельского хозяйства Финляндии предложил заехать на ферму. Когда осмотрели скот и инвентарь, то вышли на бугор за ферму осмотреть земляные участки.

Булганин посмотрел кругом и говорит: «Вот хороший наблюдательный пункт». Хрущёв ткнул меня под бок. Я понял, что такая фраза никому не понравится, тем более мы с финнами воевали, и они лишились Выборга. Хрущёв тактично замял этот разговор, а потом сказал Булганину: «Зачем ты так говоришь? Подумаешь, какой полководец нашёлся!» Тот огрызнулся, произошла перепалка.

Я был удивлён столь мрачным настроением Булганина. Пару раз пытался с ним заговаривать, как бывало прежде, ведь мы с ним оба вместе были членами Военного Совета ВВС в 1941 году, затем в Польше, оба в звании генерал-полковников и т. д. Но он стал неузнаваем.

Когда вернулись из поездки по стране примерно через неделю, то посол Лебедев* устроил приём, где были финские руководители и дипломаты всех стран. Все крепко подвыпили, также и наши, так как после официальной части перешли в другую комнату.

Часам к 3-м ночи закруглились и стали разъезжаться. Когда у подъезда Кекконен распрощался с нашими и увидел меня, протянул руку и потащил в машину к себе, и на ходу говорит: «Поедем, друг, в финскую баню».

Ну, мы с ним подружились после того, как он узнал, что я северянин, что хожу хорошо на лыжах, коньках и т. д., и всё же подчёркнуто любезно ко мне относился. Он немного говорил по-русски…

Я ему отвечаю, что спасибо, не могу, а он не отпускает мою руку. Вдруг меня в спину кто-то сильно втолкнул в машину и прыгнул сам. Дверь захлопнулась, и я увидел возле себя Хрущёва. Через открытое окно он позвал Булганина, тот отмахнулся, и мы поехали.

Дорогой по г. Хельсинки пели по-русски сибирские песни. Кекконен где-то в тех краях бывал, мне кажется, в Первую мировую войну и знает мотивы и слова («Байкал» и др.)[613].

Оказывается, он нас, действительно, повёз в баню. На берегу большого озера стоял хороший особняк, а рядом — баня. Мы вошли в особняк, сели за стол, накрытый винами, вроде продолжать угощаться. Я сказал вслух, что «мы же, господин президент, в баню приехали». Я хотел отвлечь их от выпивки. Они согласились и пошли в баню. А там уже ждал адъютант президента. В предбаннике (комнате метров 25) стояло пиво, лёгкие закуски и вешалки для раздевания.

Пока они раздевались и сидели, я разделся и пошёл в баню (следующая комната). Там длинная комната разделена пополам. Справа было четыре душевых установки, а слева — полок в два яруса. Жарища страшная. На стенке висел круглый градусник, на котором показано температура +103°. Я удивился, думая, что нельзя человеку выдержать +103°. Оказывается, если воздух сухой, то можно. И действительно, это на практике подтверждается.

Когда вошли в баню Хрущёв и Кекконен и начали париться вениками, обмакивая их в воду, поднялся пар, и я выскочил оттуда через 2–3 минуты, хотя до этого сидел минут 5–6. Правда, там удобно: сразу под душ, и дыхание восстанавливается.

Забыл сказать, когда мы входили в баню, я послал Литовченко* за Булганиным. После бани мы встретили Литовченко, и он тихо сказал мне, что Булганин послал нас к чёртовой матушке[614].

Долго раздумывал и всё же решил описать продолжение странного поведения Булганина в Финляндии.

По приезде оттуда он вызвал меня в перерыве между заседаниями Сессии Верховного Совета СССР и начал придираться по одному незначительному вопросу, почему я ему не написал. Я ответил, что КГБ, согласно решению Президиума, всю информацию пишет в адрес в ЦК КПСС, а ЦК рассылает членам Президиума, что я и сделал.

Булганин вскипел и закричал: «А что я — не ЦК? Что я — хрен собачий, что ли?» Я ему спокойно ответил, что «вы сами, товарищ Булганин, это решение принимали. Будет другое решение, тогда буду рассылать все документы, кому решите».

Он начал грубить, что я знаю только одного Хрущёва и ему посылаю. Я ему ответил, что это враньё, я знаю ЦК и все материалы шлю в ЦК, Хрущёв — Первый секретарь, поэтому и идут в первую очередь материалы к нему[615].

Одним словом, поругались крупно. Он меня как-то обозвал, я ему ответил тем же, повернулся и ушёл. В коридоре меня догнал Безрук (прикрепленный) и сказал, что Николай Александрович просит ещё к себе.