Дороги в неизвестность - Марик Лернер

– Э? – показав на него, я изобразил руками женскую фигуру.

– Правильно понимаешь, – согласился он. – Жениться пока не собираюсь, но прятаться по углам тоже надоело. Вопросы будут? А то я уже не помню, с чего все началось.

– Будут, – обрадованно говорю. – Много. И вопрос первый: а как вас нормально зовут и почему у всех человеческие клички?

– А чтоб общаться легче было, тоже врастание в людское общество. Меня на самом деле зовут Акинтолган. А если на конце «О», то имя женское – Адегбенро, например. Только это имена семейные, в документах не отражаются. Попробуй быстро сказать Адемолегун, – с сарказмом ответил он. – Не каждый с первого раза правильно произнесет. Ты вот тоже по документам Ярослав.

– А почему я не вижу младших?

– А чего им здесь делать? – удивился Габи. – Есть пограничная рота «Укус», базируется на возможных местах прорыва крыс через горы. Там не меньше трех сотен, и у каждого собственный напарник из наших. Людям трудно понять их сигналы, а мы с детства приучены.

– В каком смысле трудно понять? Они что, не разговаривают?

– Как это возможно? – не понял он. – Глотка не приспособлена.

– У нас могут, – поясняю. – Есть такой специальный «Ошейник», вместо динамика работает. Там стоит переводчик, который расшифровывает движения мускулов гортани и языка и преобразовывает в человеческую речь.

Он резко наклонился вперед и уставился мне в глаза.

– Когда можешь показать образец, как сделать и сколько стоит? – тщательно выговаривая слова и разделяя их, так что казалось, падают увесистые камни, спросил Габи.

– У нас гости, – сообщил негромко Сэм.

– Договоримся, – поднимаясь посмотреть, сказал я, обращаясь к капитану. – Не думаю, что это неподъемное дело.

Орки особо и не прятались. Ночь была безлунной, очень плохо видно, но здешние места зеленые должны были прекрасно знать. Шли уверенно и с приличной скоростью. На экране четыре десятка совершенно одинаковых черно-зеленых силуэтов, и различались они только оружием. У этих было огнестрельное, и ко всему еще они тащили крупнокалиберный пулемет.

– Мало, – сказал Габи. – Пусть проверит по тропе дальше. Не мог князь с таким малым количеством дружинников идти на прорыв. Или эти нас отвлекают, или авангард другого отряда.

Картинка плавно сдвинулась, и самолет пошел дальше, не дожидаясь команды. «Говорили, обсуждали, – недовольно подумал я, – все равно лезет со своей самостоятельностью. Зачем лишнее внимание привлекать? Дождись прямого обращения, а потом уже работай».

Офицеры роты, сгрудившись вокруг нас, напряженно уставились в экран, рассматривая местность. Скалы и камни, скалы и камни…

– Есть! – сказал Сэм, тыкая пальцем.

Длинная темная гусеница из множества двуногих и четвероногих растянулась по узкой тропе, целеустремленно сокращаясь и растягиваясь. Звука не было, но очень хорошо можно представить и тяжелое дыхание зеленых, и стук копыт вьючных животных.

Самолет медленно шел по кругу, показывая все новых орков, направляющихся следом за передовым отрядом разведчиков.

– Вот теперь другое дело, – довольно сказал капитан. – Куда им еще идти, кроме нашего перевала и соседнего. Поворот уже миновали, значит, к нам направляются. Ждем до последнего момента, пока разведка в нас не упрется. Сразу после этого, – он показал на минометчика, тот, соглашаясь, кивнул. – По задним, чтобы не ушли и просто вынуждены были идти на нас, вывалишь все, что есть. Заодно и поучимся корректировке через самолет. Ну что, парни, – обращаясь уже к собравшимся офицерам, сказал он, – задача ясна? Тогда по местам. Полчаса, я думаю, у нас еще есть. Проверить всех. А ты, – повернувшись ко мне, приказал, – сидишь здесь и никуда не суешься. Ты мне стал неожиданно страшно дорог, – пробурчал он уже на ходу.

Когда разведка зеленых подошла метров на пятьдесят-шестьдесят, одновременно заработали оба пулемета, кося в упор орков. Рядом дружно поддержали экономными очередями из автоматов. Немногие уцелевшие залегли, отстреливаясь. Шансов на почти открытой местности у них не было никаких. Попытки подняться, чтобы одним броском уйти из зоны огня и спрятаться за валунами, неизбежно кончались очередью и еще одним трупом. Очередное тело, брызгая кровью, катилось вниз. Особенно страшно выглядело, когда свинцовая строчка из пулемета накрывала очередного беглеца. При попадании двух-трех пуль его буквально разрывало на куски, так что ноги-руки и туловище летели в разные стороны.

Через секунду после открытия огня заработали минометы, посылая мины вниз с противным визгом. Стрельба шла почти на предельной дальности с конвейерной скоростью и размерностью. Минометчик сначала положил две пристрелочные мины и проконтролировал попадание через самолет, а затем перешел на подавление. Внизу был самый настоящий ад: на узкую полоску тропы беспрерывно падали мины, разбрасывая вокруг осколки. Орки и животные падали, пытались спрятаться в малейших ямках и залезть повыше, надеясь избежать неминуемой смерти, но кто бы там ни командовал, среагировал он точно и, вместо того чтобы бессмысленно идти вперед, отдал команду на отход. Большая часть отряда, неся потери, сумела уйти вниз, и достать их уже не получалось.

Минометчик, иногда отдавая команды, заглядывал в блокнот. На мой заинтересованный взгляд, он с усмешкой пояснил, что таблицы стрельбы по размеру не меньше тома «Истории Второй мировой войны», и таскать с собой такую дополнительную тяжесть он не желает. Поэтому то, что может понадобиться, выписывает себе в блокнотик. Гораздо легче и удобнее. Компьютер еще полезнее, но бывали случаи, когда они неожиданно отказывались работать, и особенно часто это случалось в горах, несмотря на любую защиту, так что лучше уж по старинке от руки написать, чем потом, в самый ответственный момент, за голову хвататься.

Вся стрельба продолжалась не больше десяти-пятнадцати минут. Потом мины просто закончились. Вернее, по десятку на каждый миномет оставили на непредвиденный тяжелый случай, но никто после подобного уже не ожидал нападения. Из сорока орков, первыми угодивших в засаду, одиннадцать с разными ранениями сдались. Никаких ужасов с расстрелами и прочими пытками не последовало. Их перевязали, а тяжелораненым даже руки связывать не стали.

Тут работала какая-то совсем другая психология, чем в наших войнах с зелеными на равнинах. Дружинники выполняли присягу, данную своему князю, и вины за ними никакой нет. Даже если в бою погибает один из наших, последствий для пленных не будет никаких. Война – это война. Сумел убить врага – молодец и достоин уважения. Случайно пострадали посторонние – не слишком хорошо, но бывает. В зоне боевых действий всякое случается.

Другое дело, если без военной необходимости убивали гражданских лиц, женщин, детей, сжигали дома… Ограбить – это в порядке вещей, но для любых действий имеются достаточно четкие границы. Пересек – и вот тут кончался малейший гуманизм.

Горнострелки, а за ними и вся остальная армия, исповедовали закон кровной мести и брали за одну такую жизнь десять вражеских. И не важно, что сам не участвовал. Не остановил такого убийцу – непременно ответишь. И ты, и твой товарищ, и все присутствующие при подобных действиях. И обязательно заплатит жизнью отдавший приказ.