Солнце внутри - Маргарита Зверева

Этот ход мыслей был чистым экспромтом, отчего я гордился им вдвойне.

– Выкупили себя у времени, – поднял одну бровь Барон.

Его пальцы барабанили по локтям.

– Выкупили себя у времени, – повторил он и хмыкнул. – Это интересно…

Я расплылся в блаженной улыбке, словно завоевав сердце обожаемой девушки.

– Ты видишь художников, ходящих тут по залам? – спросил Барон.

– Как? – осунулся я. – Призраками?

– Нет, живыми.

– Ну, нет… Но я имел в виду…

– Я понимаю, что ты имел в виду, – перебил меня Барон. – Но даже если представить себе, что время не властно над самими произведениями или, вернее, их значимостью, то над человеческими телами оно еще как властно. Спроси самого Винсента. Я не думаю, что мысль о бессмертии его работ тешила его, когда он выстрелил себе в грудь. Вернее, я уверен, что не тешила нисколько. Ты знаешь, какими были его последние слова?

Я находился в небольшом шоке от околосмертных деталей так понравившегося мне художника и только слегка дернул головой. Разумеется, я не знал.

– «Печаль будет длиться вечно», – безжалостно поставил меня в известность Барон. – Искусство не спасло его, Адам. И вот он, такой живой на автопортрете, да? Но он умер. И умрет. И будет вновь и вновь умирать на глазах внимательных посетителей. Это ли победа над временем? Винсент мертв, Адам. Искусство не спасло его от смерти.

– Но от смерти ничего не может спасти! – воскликнул я, ужасно расстроенный, сам не до конца понимая, чем конкретно.

Барон положил мне на плечо тяжелую ладонь и кивнул вниз в сторону зала, из которого понуро вытекала моя группа.

– Нам стоит поторопиться, – сказал он.

– Куда? – удивился я. – Вы возьмете меня с собой?

Тут уже удивился Барон:

– А ты как думал? Ты считал, что я буду ждать тебя семь лет, отслеживать твой, так сказать, жизненный путь, оплачивать куче засранцев с двумя бабами такое путешествие, чтобы поболтать с тобой двадцать минут в музее?

– Это вы оплатили поездку? – прошептал я с выпученными глазами и тут же пожалел о вопросе, потому что Барон уставился на меня, как на дурака. – Понял, – потупил я взгляд. – Мог бы быть и посообразительнее, вы правы.

– Ладно, – хлопнул Барон меня по спине и широкими шагами стал удаляться к гардеробу. – Я пошел, а ты как хочешь.

Не сомневаясь ни секунды, я бросился за ним. За мной оставались величественные часы, под которыми метались люди и покоились картины со статуями, и пронизывающий старый вокзал свет, которому я тогда не придавал должного значения и которого словно вовсе и не видел Барон. Барон видел и показывал мне явное, и это явное казалось столь тяжелым и страшным, что я был готов бежать за своим учителем хоть на край света, лишь бы не быть задавленным шестернями времени, как терзаемый Винсент.

Перейдя на другую сторону Сены и миновав Лувр, мы свернули налево и пошли по мокрому асфальту вдоль сада Тюильри, в который после дождя вновь стекались туристы, как олени на лесную опушку. Деревья как будто объявили конкурс на самую пышную цветочную крону, отчего весь сад походил на один громадный букет, преподнесенный настрадавшемуся за века городу.

Моя одежда успела немного высохнуть, но все еще была влажной, а живот урчал от голода, так что телесно мне было не особо комфортно. Но все мои чувства – от зрения до обоняния – так ликовали от этого места и этой ситуации, что я был бы рад заработать пусть даже воспаление легких, лишь бы остаться здесь и не думать о том, что где-то (довольно недалеко) была Москва со всеми ее заботами и, как мне тогда казалось, притупленными красками. Париж даже пах не выхлопными газами, как подобало мегаполису, а шоколадом. Прикрыв глаза, я жадно втягивал в себя влажный сладкий воздух. «Наверное, мне просто кажется, – думал я. – И пусть кажется. От этого не менее приятно».

– Сюда, – внезапно скомандовал Барон и практически вытолкнул меня на проезжую часть.

Я распахнул глаза и рефлекторно отпрыгнул обратно на тротуар, но машины действительно остановились перед зеброй.

– Идем же! – коротко обернулся ко мне Барон, и я быстро перебежал за ним на другую сторону улицы и нырнул под одну из высоких арок, которые отделяли дорогу от пешеходной части, лежащей длинным крытым коридором вдоль сплошного ряда магазинов и кафе. Коридор этот являлся частью самих домов, их первого этажа, так что складывалось двоякое впечатление. С одной стороны, ты шел по улице, с другой – не совсем. «Как жилетка, – пришло мне в голову сравнение. – Не куртка, но и не рубашка. Местами тепло, местами прохладно. Как высунуть ноги из-под одеяла». От восторга метафора начала цепляться за метафору, но мой поэтический лад был скоро прерван остановившей меня рукой Барона.

– Пришли, – сказал он.

Я огляделся. Перед одним из входов тянулась длинная очередь вдоль витрины с немыслимыми сладостями, а над золотой рамкой дверей витал тяжелый навес цвета черного шоколада, обрамленный фонарями. Несмотря на время суток, фонари светились апельсиновыми шарами и приманивали людей, как мотыльков.

– Анжелина, – прочитал я.

Привычка произносить всевозможные надписи и названия вслух прицепилась ко мне с первого же дня в Париже, и я так и не мог отделаться от нее, как первоклассник, только что научившийся читать. Из кафе валил густой сладкий запах, обещающий исцеление от всяческих душевных ран, и я понял, что шоколад в воздухе мне не померещился.

Не обращая внимания на очередь, Барон подошел вплотную ко входу и откашлялся. При виде гостя молоденький портье в черной форме сразу заметно выпрямился и взволнованно отцепил бархатный канат символического ограждения. Барон слегка кивнул пареньку и, проходя мимо, почти незаметно уронил в его вовремя подставленную руку монету. Я с некой неловкостью покосился на покорно ждавших людей, но вспомнил, что сегодня уже отстоял достаточно очередей, и нырнул с чистой совестью за Бароном.

Помимо еще более усилившегося запаха, сводящего с ума слюнные железы, меня поразил всесторонний блеск. Отполированные до исступления светлые плитки на полу ловили блики ламп, а в главном зале перед нами белая люстра спускалась перевернутым фонтаном с потолка, залитого светом, как гладкая поверхность озера. Как будто этого не было достаточно, обильная лепнина вокруг этого озера подсвечивалась тем апельсиновым светом, который я уже видел в фонарях с внешней стороны кафе, а на колоннах в зале горело еще по неназойливой лампе.

– Я… не могу туда зайти, – проговорил я пересохшим ртом.

– Это почему еще? – сморщил лоб Барон.

– Я…

– Только не говори, что ты не так одет, – угрожающе склонился он ко мне.

Я сглотнул. Именно таковыми были мои мысли. Никогда в жизни я не чувствовал себя столь не вписывающимся в интерьер.

– Боже мой, как нам изгнать из тебя эту бабкость? – тяжело вздохнул Барон и покачал головой. – Иди выбери пока десерт, а я организую нам стол не на проходе.