Хроника отложенного взрыва - Феликс Меркулов

Вторая волна должна пойти точно в срок, не раньше и не позже. В тот момент, когда противник восстановит равновесие и расслабится. Ошибись полководец хоть на секунду — и следующие солдатики либо погибнут зря, либо вообще перейдут на сторону противника, укрепив стресс. Нет-нет, не торопись, Александр, пить вторую рюмку. Ох, не торопись.

Набежавшая дымка начала таять. Вновь стала видна первая линия врага. Голова перестала кружиться. Ослабни тиски, сжимавшие виски. Осталась легкая слабость.

Вот теперь пора!

«Ур-р-ра!» — покатилось по венам и артериям. В атаку побежали бойцы второй алкогольной армии. Лимончиком их усилить. Хорошая закуска — это как артиллерия, без нее штурмовать крепость разума — только губить хороший ликер.

Так, и шоколадку бросить в рот — на подмогу. Шоколад — первый враг спрута-стресса. Они с ликером могут любую хандру порвать на куски.

Давай третью рюмку! Добивай врага на следующей линии. Еще лимончик. Кисленький… Шоколадку? Хрен с ней, с шоколадкой.

Мощная волна, просто девятый вал какой-то, смывает пиявок и отбрасывает спрута, который беспомощно шевелит щупальцами, погружаясь обратно в пучину.

Еще не победа, но уже хорошо.

Очень хорошо.

Вот теперь можно подумать.

Александр развалился на диване. Посмотрел на золотистый тюль, закрывавший окно. Фикус в кадке на паркете под деревянным подоконником. Красный японский пылесос, словно прикорнувший в соседнем углу… Хорошая у него квартира. Уютная. Приятно вернуться после тяжелого дня. Отдохнуть.

А день был действительно тяжелый. Да еще этот гость, незваный, словно татарин, приперся. Как его там? Александр наклонился вперед и взял со столика визитку. Прочитал имя. Координаты…

Мальчишка!

Да что он понимает… Тоже мне донкихот отставной.

К горлу Вощевоза подкатил горький ком обиды: «Всегда служил честно. Был во все дыры затычкой. А эти суки меня сдали — навели бандитов и сказали: выкручивайся как можешь. Но, милые мои, я же всему на военной службе научился, ко мне потому и пришли, что Родину хорошо защищал. Она взяла и отвернулась…»

Сейчас в его жизни было все: деньги, власть, свобода выбора. Но он без раздумий махнул бы все это на старые годы, когда он носил погоны, получал копейки, но занимался любимым делом. Тогда он был на своем месте и только тогда по-настоящему счастлив. Правда, не разумел этого.

В тот день, когда в столовке института к нему подсел Федотыч, по жизни прошел водораздел. Хотя Вощевоз еще не догадывался об этом, но жизнь уже разделилась на «до» и «после». «До» — он худо-бедно карабкался вверх. «После» — кубарем катился вниз. Хотя внешне все выглядело совсем наоборот.

Поступил ли он правильно или нет, поддавшись бандитам, Александр не знал и сегодня. Выбор у него был. Можно было, скажем, спрятать семью в той же Чучковской бригаде. А за свою жизнь он никогда не дрожал.

Но слишком глубоко засела обида и разочарование: ё-моё, что это за государство такое, которому не просто наплевать на своих людей. Оно их открыто подставляет. Разменивает по мелочам. Сдает, как стеклотару.

В девяностые годы многое перевернулось с ног на голову для тех, кто с гордостью называл себя государевыми людьми. Александр Вощевоз понимал, что вся его служба коту под хвост и государству он больше на хрен не нужен. А возникшая проблема и «помощь» особистов окончательно разрушили его внутреннюю систему координат. Он стал похож на корабль, попавший в штиль. Штурман пьян. Паруса спущены. Компас утонул. Куда плыть, что делать — никто не знает.

Теперь, сидя на мягком диване, Александр вспоминал свое прошлое и словно парил над ним. Сейчас словно облачко, легкое и веселое: спасибо «Бейлису».

Но долго пить одному невозможно. Алкоголизм. Да и не по-людски. Вощевоз плеснул себе еще «Бейлиса» и позвонил знакомой, готовой примчаться по первому зову, благо любимая семья теперь была далеко. «Интересно, как они там?» — с горечью в сердце подумал Вощевоз, но тотчас отогнал от себя щемящие сердце мысли.

Спрут уплыл по своим делам. Он, конечно, вернется, но не скоро. Никто не знал, что вечно спокойный и вроде бы такой суровый отставной зек-полковник сжигал в груди, как в топке, все свои эмоции. А потому спрута, который единственный видел Вощевоза насквозь, постоянно тянуло на тепленькое.

Алкоголь залил тлеющий костер эмоций. И все вроде было в его жизни хорошо и спокойно. Даже симпатичная женщина спешила на всех парах… Так радоваться бы надо.

И все-таки что-то свербело внутри. Не спрут, не пиявки. Что-то иное. Будто маленький короед грызет. Что же такое?

И вдруг Вощевоз остро осознал, что именно: выбор, который надо сделать, и сделать быстро! За все в жизни надо платить, и визит Михальского это очередной счет.

За что счет? Да вот за все это — за квартиру, за работу… А может, это старый счет еще за то предательство, если называть вещи своими именами. За него, наверное, еще недоплачено.

Платить именно по этому счету в принципе никто не заставляет. Но тогда могут принести другой. Так или иначе, заплатишь. Выбор в том, чтобы определить для себя: кому ты хочешь платить и с кем (и с чем!) в конечном счете остаться в этой жизни. Времени, чтобы это решить, оставалось не так много.

Михальский нисколько не удивился, когда услышал в трубке голос Вощевоза.

— Конечно, — ответил Яцек. — Сегодня вечером я приеду.

Послышались короткие гудки.

— Йес! — Яцек двинул локтем назад, словно нанося короткий удар невидимому противнику. На лице появилась довольная улыбка. Как у футболиста, забившего гол.

Перед звонком в «Кондор» Александр по своим каналам навел справки и о Михальском, и о его фирме. Услышал самые лестные отзывы.

— Только, по-моему, зря вы пришли, — произнес Вощевоз, приглашая Яцека в уже знакомую гостиную. — Я практически ничего не знаю.

— Ничего страшного, я знаю еще меньше. — Яцек улыбнулся.

Они выпили по рюмочке коньяку. Для завязки разговора. Александр вкратце рассказал, как работал с бандитами. Он и сам не мог объяснить, почему согласился на откровенный разговор. Было какое-то внутреннее предчувствие: поступить надо именно так.

— Вас просили сделать «дипломат»-бомбу? — поинтересовался Михальский.

— Да. Однажды Анатолий попросил показать, как это делается.

— Кто он такой? Как его фамилия?

— Не знаю.

— Как он выглядел?

— Крепыш. Среднего роста. Брови сходятся на переносице. — Вощевоз провел пальцем по лбу. — Галочка такая, жирная. Стрижка бобриком. Очень моложав. Общается панибратски. Настаивал, чтоб его называли Толяном. Сначала я думал — ему лет двадцать пять. Потом по разговорам понял: он гораздо старше, чем кажется.

— На сколько?