Блин против Деда Мороза - Евгений Некрасов

Под оторванной доской чернела яма.

Положительно, дурацкий рапорт гимназиста подтверждался пункт за пунктом. То шпион Владик «заколачивает досками промежудки забора», то «ходит в подземный ход». Теперь чего доброго поймает кого-нибудь и съест.

Насморочный подхватил оторванную доску, приподнял и отшатнулся.

– Петрович, там…

– Давай работай, – с ухмылкой сказал завхоз.

Бледный, с прыгающими губами, насморочный, снова взялся за доску. Теперь Блинков-младший рассмотрел его лицо. Парень был ему незнаком.

Заскрежетал второй гвоздь, расставаясь с обжитой дыркой в доске. Свет фонаря упал в подпол, и стало видно то, что испугало Насморочного. Блинков-младший почувствовал на плече Иркину руку. Она так впилась ногтями, что даже через куртку было больно,

Это называется черный юмор. Расскажут – засмеешься, сам увидишь – ужаснешься.

ПОД ПОЛОМ БЫЛ СПРЯТАН СКЕЛЕТ!

Здравствуй, близлежащая старуха!

– Доставай, – хладнокровно приказал завхоз.

– Ни за что! – отрезал Насморочный с твердостью прижатого к стенке труса.

– Дурачок, ты что подумал? – улыбнулся завхоз.

– Да ничего не подумал, это ваши дела. Скелет и скелет. Только я доставать его не собираюсь. Я его вообще не видел.

Пожиратель старух засмеялся в голос.

– Да это учебное пособие, дурилка! Настоящий скелет, соображаешь? Не гипсовый, не пластмассовый, как сейчас для школ делают, а настоящий. Он хороших денег стоит.

– Очень он вам нужен, – буркнул Насморочный, не торопясь обниматься с настоящим скелетом.

– Твое дело не рассуждать, нужен или не нужен, а помогать. Сегодня же надо все вывезти.

– Ментов боитесь?

– Боюсь, – без смущения подтвердил завхоз. – Теперь начнут кругом шнырять и наткнутся.

– Да кто наткнется, кто наткнется?! – жалобным голосом возмутился. Насморочный. Небось до сих пор никто не наткнулся!

– Береженого бог бережет, – ответил завхоз. – Вдруг они собаку пустят?

Он сам спрыгнул в яму, которая оказалась ему по грудь, и стал подавать Насморочному:

– скелет,

– старую швейную машинку в деревянном футляре,

– голубой унитаз,

– салатовый бачок к унитазу,

– глобус,

– охапку люминесцентных ламп в защитных коробках из гофрированного картона,

– красную бархатную тряпку – похоже, занавес,

– школьный вольтметр,

– напольные часы размером с небольшой шкаф…

Барахлу не было видно конца.

Блинков-младший взял Ирку за руку: уходим.

Росная трава поскрипывала под ногами. Месяц сбросил маскировочную тучу и нагло шел по пятам. Уже можно было говорить в полный голос – в сарае не услышали бы, да и обидно честным людям скрываться от воров. Пусть Владик скрывается и говорит шепотом. Но так мерзко было на душе, что говорить не хотелось. Даже Иркин болтунчик пропал. Похоже, она чувствовала то же, что и Блинков-младший.

Пенсионерские скамейки у подъездов пустовали, но Блинков-младший с Иркой по привычке уселись на холодильник за помойкой. Машина Ивана Сергеевича стояла во дворе – пригнал со стоянки, чтобы ехать за ними на дискотеку. Заявится сейчас дочка Ирочка домой и расскажет папе, как славно повеселилась у сарая со скелетом. Рассказать ей придется: с дискотеки не приходят по щиколотку в грязи.

– В милицию будем звонить? – спросила Ирка… Блинков-младший сам об этом думал.

– Зачем? Ир, ты, что ли, не поняла? Этому барахлу сейчас грош цена. Ручная швейная машинка, бархатный занавес…

– Скатерть, – поправила Ирка. – Она с кистями была.

– Ну, скатерть. Кому нужна бархатная скатерть с кистями? Разве что какая-нибудь близлежащая старуха захочет молодость вспомнить.

– Почему близлежащая?

Блинков-младший рассказал, какая история вышла с рапортом гимназиста, и они посмеялись.

– А я знаю, почему Ваня тебе говорил, что ветки ломать – диверсия, – догадалась Ирка. – Помнишь, рубили тополя, а его мама кричала: «Прекратите, это экологическая диверсия!» Она немножечко с уклоном в экологию… – Ирка помолчала И.взорвалась: – Митек, он, может, всю жизнь воровал! А я с ним должна здороваться и по имени-отчеству называть?!

– Он сам себя наказал, – заметил Блинков-младший. – У нас воровал, а пользоваться боялся. Получается, ничего не нажил, кроме страха. А теперь не сажать же его в тюрьму из-за бархатной, скатерти. Пускай лучше на пенсию уходит.

– Да, – согласилась Ирка. – Я бы тоже чувствовала себя паршиво, если бы старичок из-за меня сел в тюрьму. Даже такой гад, как Владик. Все-таки он у нас электротехнику преподавал и всем пятерки ставил.

– Это когда? – удивился Блинков-младший.

– Например, сегодня. Нас же на «труде»учат всякой чепухе для одиноких женщин: фартук сшить или шарфик связать. А в этом году трудовичка ушла работать на курсы икебаны. Вот Владик нам и показывал, как лампочки вворачивать и менять электропроводку… Митек, а ведь он сам на пенсию не уйдет. Сейчас никто уходить не хочет, потому что пенсии маленькие.

– А мы Плотве позвоним, пускай она его застукает, – решил Блинков-младший.

– У тебя есть ее телефон?

– У меня есть компьютер…

– Тогда звони, уступаю тебе это удовольствие. А я пойду к себе, а то холодно. Туфли новые из-за тебя промочила, бестолочь. – Ирка быстро клюнула Блинкова-младшего в щеку озябшими твердыми губами. – Не раскисай, великий сыщик! Прорвемся!

Блинков-младший и не раскисал. Конечно, прорвемся!

Плотва – замдиректора школы. В восьмом «Б» она преподает историю. Странная. Другие летом в отпусках, а она везет ребят куда-нибудь в Краснодар фрукты собирать.

В прошлом году Суворова натерла свечкой классный журнал. Плотва хочет поставить отметку, а ручка не пишет. Все хихикают, и Валька тоже. Непонятно, чем суворовское хихиканье отличалось от других, только Плотва спокойно, не поднимая головы, говорит: «Валя, в классе «Г» Пустовойтов взломал пароль на школьном компьютере. А ты – со свечкой, как бабушка, которая не верила в электричество».

И спеклась Суворова. Ее этой «бабушкой»задразнили.

Несгибаемая училка Плотва. Железная леди! Блинков-младший был уверен, что завхозу осталось потрудиться до пенсии не больше часа.

Дома он сунул в компьютер лазерный диск «Телефонная база», нашел телефон Плотицыной Е. В., позвонил и все рассказал.

– Дима, если это розыгрыш, – басом предупредила Плотва, – то я лучше посмеюсь не сейчас, а на педсовете, когда тебе поставят тройку в четверти по поведению.