Право записывать - Фрида Вигдорова

– Я пришла на вечер по приглашению Кузьмина. Мы с ним стояли у окна и разговаривали. Вдруг, к нам подошли два парня, оба пьяные. (Плачет.) Стоят, качаются. Кузьмин попросил их отойти в сторону. Тогда они стали к нему приставать, выражаться. Один парень сказал Кузьмину: «Выйди. – Потом подошел ближе, положил ему руку на грудь и говорит: – Боишься?» Тогда Кузьмин с ним вышел. Он, видно, не хотел, чтобы я всё это видела и слышала. Вот он и вышел. И не вернулся. Сказал: «Я сейчас вернусь», – и не вернулся.

Олег Крымский, девятиклассник:

– С Журавлевым я познакомился в третьей четверти этого учебного года. Однажды он мне сказал, что у него есть пистолет. Я спросил: откуда? Он ответил, что взял у генеральского сына. Так как у Журавлева были плохие отношения с его отцом, он дал пистолет на хранение мне. Мы с ним дружили и, когда были деньги, устраивали выпивки.

Судья: Разве прилично пить молодым людям?

– Так ведь не так, чтоб на ногах не держаться.

– Расскажите про вечер в 187-й школе.

– Борис был пьян. Его попросили выйти. Он вышел, а я остался танцевать. Но потом попросили выйти и меня. Я вышел и на третьем этаже увидел Бориса. Он сунул пистолет мне в руки и сказал: «Бежим!» Потом сказал: «Давай обменяемся пальто». Потом мы поехали на чью-то дачу в Рублево. Борис знал, где лежит ключ. Дача оставалась совсем пустая, мы были там одни.

– Ваше поведение в школе и дома было плохим. Почему?

– Не знаю. Так уж получилось.

– А мать указывала вам?

– Указывала. Но я считал, что она просто мораль читает, и не слушал.

– Кто на вас влиял?

– Никто.

– Почему вы так распустились?

– Мне скучно было учиться.

– Какие у вас были отношения с отцом?

– Так ведь он с нами давно не живет. Ну, конечное дело, позвонит иной раз по телефону – почему, мол, плохо себя вел? И опять про меня забудет. Сам он инженер, кончил два института, а мне говорил: «пастухом будешь».

Крымская Александра Федоровна, мать Олега:

– Отец Олега ушел от нас лет восемь назад. Олег, пока маленький был, учился на «отлично». Но потом покатился по наклонной плоскости. А отец говорил: ну и пускай его исключают из школы и пускай этот мерзавец сам зарабатывает себе на хлеб. Я говорила, что сын может попасть на скамью подсудимых. Он отвечал: а я, как народный заседатель, постараюсь, чтобы он заживо сгнил в тюрьме.

Когда пришел в наш дом Борис Журавлев, мой сын сказал: «Мама, это сын замминистра, он из очень хорошей семьи». Но я вскоре узнала, что у Журавлева не очень-то хорошая автобиография, и хотела изолировать своего сына от Бориса. Кинулась к мужу; муж опять: подите вы к черту, у меня своя семья. Говорила с матерью Бориса. Она: а что мне делать, запирать его, что ли? Утром, в день, когда случилось убийство, я разыскивала сына и нигде не могла его найти. Я попросила у матери Журавлева дать мне адрес их дачи, думала, может, мальчики там. А она: зачем я буду давать вам адрес, вас всё равно туда не пустят, наша дача правительственная. Так я и не попала в тот день на дачу, а вечером случилось несчастье.

Судья: А материально вам муж помогал?

– Только по суду. Два года я не подавала в суд и он не платил ни копейки. Он хотел, чтобы Олег не учился, а работал, чтоб не платить алиментов. Про меня он говорил: я большой человек, два института кончил, а она кухаркой осталась. Еще он говорил: ты заплесневелая женщина, а моя новая жена – член партии. Партбилет он называл билетом, который поможет ему далеко уехать. Сына он однажды позвал и говорит ему: видишь, мы едим «Наполеон», а вы едите батон. Переходи ко мне жить. А сын сказал: я буду есть батон, да зато вместе с матерью. Я считаю, гражданин судья, что мой сын прежде всего жертва отца, а потом уже Журавлева. Может, я своим архаичным умом неправильно рассудила, но я так думаю.

Иван Иванович Крымский (румяное, моложавое лицо, почтенная седина, отличный серый костюм. Отвечает спокойно, отчетливо, с достоинством).

Судья: Крымский Иван Иванович?

– Так точно.

– Работаете в Министерстве тяжелого машиностроения?

– Так точно.

– Крымская Александра Федоровна – ваша бывшая жена?

– Так точно.

– Расскажите, как случилось, что ваш сын попал на скамью подсудимых?

– Мое воспитание складывалось из советов сыну. Я был за то, чтобы сын не учился, а работал, так как труд – наилучший воспитатель в нашей Советской стране. А вообще, что я могу знать об Олеге, когда я уже восемь лет с ними не живу. Я просил учителей проявить побольше внимания к моему сыну, но они этого не сделали.

– Вы платите алименты?

– Так точно.

– А помимо алиментов – помогали?

– Купил коньки, давал на кино.

– Вы считаете себя ответственным за сына?

– В известной степени – да.

– В какой же степени?

– В той, какое позволяет мне мое здоровье, мое время, мои средства.

– Что же вы собираетесь делать дальше?

– Я жду, что решат судебные органы Советской власти, за которую я голосовал.

Милованова, работник детской комнаты при 9-м отделении милиции:

– Впервые с семьей Журавлева органы милиции познакомились в марте 54-го года. Мы вызвали отца; предупредили: вашему сыну грозит опасность, он не только грубит учителям, не только пьянствует, он связан с преступным миром, среди его приятелей есть такие, что осуждены за грабеж и хулиганство. Журавлев сказал: «Вы беспокоите меня зря. Я только что явился с курорта и занят серьезными государственными задачами. И Борис не такой уж плохой мальчик. Ничего особенного в моем сыне нет. Вот у такого-то (я не хотела бы здесь называть эту фамилию) сын сидит, у такого-то туза! А мой сын еще не преступник».

Я спросила: откуда у мальчика деньги? Он ответил: «Дома счета деньгам нет». Он сказал это с гордостью. Явился отец Журавлев в милицию в генеральском мундире со всеми регалиями. Моим, говорит, сыном занимаются мать и няня, а я не особенно вникаю.

Ну, я оружия не сложила: обратилась в Главное управление милиции – как, мол, быть с мальчишкой, ведь если так пойдет дальше, он кончит скамьей подсудимых? Там посоветовали отправить Журавлева в исправительную колонию. Но отец отказался: неудобно в глазах начальства и в глазах подчиненных: у Журавлева сын в колонии – не звучит! Тогда я дала ему совет – вырвать Бориса из среды приятелей-хулиганов, отправить его из Москвы куда-нибудь в более сельскую местность. Но как понял Журавлев-отец этот совет? Он отправил сына к своему дяде в Калининскую область и не с матерью, а одного, в надежде, что здесь можно откупиться деньгами, которые он посылал дяде на содержание сына, тысячу рублей в месяц. Но Борис и в новой школе пил, играл в карты, не желал учиться. Директор Спировской школы написал отцу, отец не ответил. Тогда Бориса отправили обратно в Москву. И опять: деньги без счета, отдельная комната, хотел – ночевал дома, не хотел – на даче. Накануне убийства он тоже не ночевал дома вместе со своим приятелем Олегом Крымским. На квартиру Журавлевых позвонили из школы: Бориса не было на занятиях. Но дома никто не обратил на это внимания: то ли еще бывало! Мать Олега позвонила матери Бориса. Та ответила: «А что особенного? Пошатаются и вернутся». Крымская попросила дать ей адрес дачи – она съездит, привезет мальчишек. Адреса ей не дали. А ведь преступление можно было предотвратить, если бы отец и мать Журавлева прислушались к просьбам Крымской и тревожному звонку из школы. Но они были спокойны: пошатается и вернется! И Борис вернулся – для того, чтобы, не заходя ни домой, ни в школу, явиться на вечер и убить человека.