Слуга Божий - Яцек Пекара

— Проклятие, и во что же мы вляпались? — шепнул Второй.

Я старательно счищал с кафтана блевотину. Нужно признать, что проклятущий близнец врезал мне от души.

— В говно, — ответил — и в который уже раз в этих подземельях почувствовал страх. — В глубокое такое говно, малой.

— Вытащишь нас отсюда, правда, Мордимер? — глаза Первого сделались словно плошки. — Я еще не хочу умирать! Я еще так молод! Прошу, Мордимер!

Курнос ухватил его за плечи и стукнул головой о стену. Не сильно, но достаточно, чтобы близнец пришел в себя. Что-то здесь было, что-то, что вызвало в Первом этот панический страх. То же, что показывало мне луга и девушку. Первый ведь не из пугливых. Всегда осторожен, но не паникует. А тут вел себя словно девица, увидевшая шеренгу солдат со спущенными штанами.

— А что, хочешь жить вечно? — засмеялся я, глядя ему в глаза. — Не в нашем случае, близнец! Вперед, — приказал и ступил на лестницу.

Ступени были липкими, такими липкими, что, шагая, я с трудом отрывал подошвы. Гадость.

— Ну что там, а? — услышал позади голос Второго.

— Спокойно, парни, — сказал я, остановившись наверху лестницы и осматриваясь. — Дальше — куда захотим, — добавил, поскольку ход разделялся на четыре коридора.

Сел на камни.

— Минутку передохнем. — Я глотнул из фляги и отдал ее парням.

Курнос выругался, поскольку пил последним и осталось ему немного. Бросил пустую флягу за спину, и стук эхом отразился от лестницы. А уж эхо гуляло в этих стенах преизрядное! Я представлял себе, как Элия Коллер и ее спутники следят за нами и делают ставки, насколько далеко сумеем пройти. Может ли быть, что мы — лишь пешки, которыми двигают по шахматной доске, да еще и с расставленными на ней ловушками? Скорее всего, нет, просто у меня слишком богатое воображение. Но может, это и хорошо, поскольку люди, не имеющие воображения, пребывают нынче в том самом месте, где и Желтый со товарищи.

— Пойдем на север, — сказал наконец Курнос, и я не стал оспаривать его решение.

Курнос обычно знает, что говорит, но, как по мне, северный коридор выглядел препаршиво. Стены его были выложены кроваво-красным кирпичом. К тому же в нем что-то двигалось. Подрагивало, словно горячий воздух над костром. Но мы пошли. Казалось, стена трепещет, то сжимается, то расширяется, словно лениво подумывает, раздавить нас или еще немного подождать. Коридор вилял из стороны в сторону, закручиваясь под совершенно неожиданными углами, сплетался сам с собой. Все, что нас окружало, казалось пугающе неестественным. Скорее, напоминало не настоящие казематы, а мир, в который мне доводилось проникать с помощью молитв.

— Уверен, что нам сюда? — спросил я Курноса, однако тот даже не стал отвечать.

И сразу после этого я почувствовал мертвых. Когда-то, еще в детстве, думал, что каждый человек их чувствует, поскольку запах мертвых столь навязчив, столь резок, почти болезнен. Но потом оказалось, что большинство людей просто не имеют понятия, о чем я говорю. А здесь мертвые были, я знал об этом: таились в шаге от нас. Я начал молиться своему Ангелу-Хранителю и надеялся лишь, что тот прислушается к молитве. Понятное дело, могло случиться и так, что Ангел-Хранитель услышит молитву, однако ответ его окажется хуже, нежели ожидающая нас опасность. Мог решить, например, что я попусту его отвлекаю, вызывая по столь никчемному поводу, а Ангелы больше всего не терпят такого к себе отношения. И поверьте мне, разгневанный Ангел оказывается хуже жутчайших ваших кошмаров. Да и непостижимы пути, коими идут мысли Ангелов.

Увидел, как лицо Первого становится белым, словно полотно. Он знал, когда я начинаю молиться Ангелу и к чему может привести такая молитва. Но с мертвыми сами мы не справились бы. Не здесь и не сейчас. Не без святых реликвий, благословения и чистоты сердец. Ибо с чистотой сердца у некоторых из нас было куда как непросто… Но запах словно бы уменьшился. Мертвые колебались. Молитва их не испугала, однако знали, что к нам может явиться Ангел. А уж он для них был бы страшнее всего. Он вверг бы их на самое дно адской пасти, откуда печальное полубытие на земле казалось бы истинным раем. Откуда же умершим было знать, что мой Ангел не слишком охотно приходит на помощь? В мыслях я даже допускал, что на самом деле он такой же сукин сын, как и я, и потому старался не испытывать его терпения.

Я молился. Слова текли из меня, словно чистый, прозрачный ручей. Полагал, что именно так должен был молиться Господь наш перед тем, как сошел с Распятия и покарал грешников огнем и мечом. Наконец я почувствовал, что мертвые отступают. Отказались от охоты, и лишь миг еще я ощущал в своем сознании их боль и тоску о потерянной жизни.

Я не знал, кто такие эти мертвые и почему не познали милости небес или проклятия адского пламени, почему продолжают влачить свое существование на земле. Не раз и не два читал споры теологов на эту тему, но ни одно из объяснений не могло меня удовлетворить. Да ведь мы, инквизиторы, не люди мысли. Мы — люди действия и оставляем другим шанс доказывать законосообразность наших поступков. Ясно было одно: против мертвых нет средств. Разве что выступить против них, вооружившись реликвиями и благословениями, но и это не всегда помогало. Очень удачно еще, что мертвые предпочитали держаться мест, забытых Богом и людьми, таких, например, как Сареваальд. Никогда их не видели там, где обитает много народу. Быть может, именно такое одиночество и придавало им сил? Как знать…

Но когда я почуял мертвых, то понял все. Догадался, отчего прекрасная Элия и ее товарищи спускаются в подземелья Сареваальда, и был почти уверен, что именно они несли в тяжелом свертке. И признаюсь: все угрызения совести, какие могли быть у вашего нижайшего слуги, мгновенно испарились. Теперь я уже знал, что совмещу приятный заработок у Кнаппе с обязанностями инквизитора. Это была очень утешительная мысль, поскольку, служа тупому мяснику с набитым золотом кошелем, я ощущал себя не в своей тарелке. Но таков уж наш мир, в котором люди благородные, честные и направляемые порывами сердца (и, скромности для, промолчу, о ком здесь речь) терпят беды, а всякие негодяи, мошенники и обманщики живут в достатке.

Единственным моим утешением могли бы стать слова Писания: легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели богатому в Царствие Божие.[17]

— Мы почти на месте, — известил хмуро Курнос. — Где-то здесь они все… — Замолчал на миг и закончил: — Недалеко от нас.

— Ха! — вздохнул с облегчением Первый.

Я знал: он утешается мыслью, что вскоре придется иметь дело с людьми. С конкретными персонами из плоти и крови, которых можно ткнуть мечом либо кинжалом, поломать им кости или отрубить голову. Я не хотел его разочаровывать, однако знал, что за этими стенами можем повстречать не только людей. Но — а что же делать? Если уж вступили мы на этот путь — придется идти до конца.

— Проверь, — приказал я Первому.

Первый припал к стене и раскинул руки. Казался распятым на камне. Вошел в транс, и внезапно глаза его закатились, обнажая белки. Что-то бормотал под нос, пальцы вбил в стену с такой силой, что закровили, а слюна, смешанная с кровью, сочилась из его рта. Наконец рухнул, словно груда ветоши.