Леопард за стеклом - Альки Зеи

На следующее утро я, даже не умывшись, бросилась на пляж — и успокоилась: песок был ровным и гладким, как всегда. Тетя Деспина, увидев, что я возвращаюсь, устроила мне хорошенькую трепку:

— И как только тебе не стыдно грязнулей неумытой шляться по улицам!

— В самом деле, ты где была? — спросила чуть позже Мирто.

— Я рассказала секрет ямке в песке и бегала посмотреть, не вырос ли там тростник.

— Тебе уже восемь скоро, а ты все как маленькая.

— Почему это как маленькая? — разозлилась я. — Разве с цирюльником царя Мидаса не так было?

— Да это сказки!

— Нет, не сказки!

Спустя несколько дней, как-то вечером, Мирто спросила меня:

— А что за секрет ты рассказала ямке?

Я притворилась, что уже сплю, но было мне ужасно «ОЧПЕЧА, ОЧПЕЧА» из-за того, что пришлось хранить эту тайну от сестры.

Не только Нолис, но и Артеми иногда заглядывала зимой к нам в город, чтобы тетя Деспина поучила ее шитью. Так она говорила. Хотя не знаю, так ли уж ей нравилось шить; думаю, она просто завидовала Нолису, когда слышала, что он снова к нам собирается. Так что наступающая зима обещала быть не такой уж и скучной. Мы должны были пойти в школу, у нас наверняка появятся новые подружки, мы будем видеть Нолиса и Артеми, а может, даже продолжится загадочная история с Никосом и леопардом.

И все-таки, по мере того как «Кристаллия» удалялась и Ламагари пропадала из виду, сердце мое сжималось и на душе становилось все тоскливее и тоскливее. Я стояла возле мачты и прощалась, бормоча про себя:

— Прощай, прощай, моя прекрасная Ламагари! Самое прекрасное место в мире! Лучшее на земле!

Мирто подошла ко мне. И прежде чем Ламагари вовсе исчезла из виду, мы, сложив ладони воронкой, прокричали что было сил:

— До свидания, Ламагари!

— Ламагари-и-и-и-и! — отозвалось эхо.

Нам всегда нравились первые дни после возвращения из Ламагари в город. Мы снова обживались в своей комнате, встречались с нашими игрушками и леопардом. Он по-прежнему сидел в витрине, и, представьте, стоило ему нас увидеть, голубой его глаз как будто заблестел.

Однако этой осенью дома ни о Никосе, ни о леопарде не говорили.

— Устроил он нам веселенькую жизнь, хватит уже, — ворчала тетя Деспина.

И пойми тут, о ком она говорит — то ли о Никосе, то ли о леопарде.

А Стаматина на следующий день после возвращения получила ключи от витрины, чтобы вымыть в ней стекла, и тут же кликнула нас с Мирто.

Вначале я даже руку к леопарду протянуть боялась — не то что погладить его. Мирто первая потрогала его усы, а потом когти.

— Они настоящие! — промурлыкала она.

Теперь и я рискнула к нему прикоснуться. Когти жесткие и выпущенные. Я погладила леопарда. Его шерсть оказалась гладкой-прегладкой и блестящей. Мирто проверила: у леопарда глаза из бусинок. Я руками не трогала, но нагнулась к нему близко-близко, и мне показалось, что он смотрит прямо на меня. Глаза его так странно блестели: один — голубой, другой — черный-пречерный. Пасть леопарда была приоткрыта, и виднелись зубы — острые и страшные.

— Смотри! — вскрикнула Мирто. — У него что-то в зубах!

Она аккуратно протянула руку к пасти леопарда и вытащила клочок белой бумаги.

Мы развернулись и уставились на Стаматину, которая метелкой выбивала пыль из кресла. Даже если бы ее распяли на кресте, требуя признаться, что она знает о Никосе, увидим ли мы его и когда, она не вымолвила бы ни слова — упрямо бы поджимала губы, и все.

— Меня вы, пожалуйста, не дергайте, — вот и все, что она сказала. — Разве ваша тетя не говорила, что «обсуждать леопарда и Никоса строго воспрещается»?

Мы больше ни о чем не спрашивали Стаматину, и вовсе не потому, что поверили, будто она и вправду ничего не знает; просто начали готовиться к школе, ведь занятия начинались уже через неделю. Школа, в которую мы должны были ходить, оказалась не так уж и далеко от нашего дома — на набережной. Из классов на втором этаже можно было наблюдать за проплывающими мимо паромами. На балконе школьного здания была табличка, огромными черными буквами оповещающая всех о том, что здесь находится

Мы с мамой и дедушкой отправились записываться. Не знаю отчего, но стоило нам войти в кабинет директора, как сердце мое сжалось. Вдоль стен кабинета высились бесконечные полки, уставленные чучелами птиц, а стены были завешаны фотографиями королей. И в самом деле, Стаматина оказалась права: он похож на лягушку! Ну, наш диктатор. Я смотрела на его гигантскую фотографию, висевшую в самом центре стены; на маленькой полочке под нею стояло чучело совы.

Господин Каранасис, директор, сидел за своим столом и смотрел на нас — сурово и без улыбки. На нем был черный костюм вроде того, что есть у дедушки; только дедушка надевает костюм лишь в исключительных случаях — когда идет на чьи-то похороны. И начал директор с того, что заговорил с мамой о скидке на плату за обучение!

— Видите ли, я не пекусь о личной выгоде. Я хочу собрать в своей школе детей из хороших семей.

Мы с Мирто переглянулись, потому что впервые услышали, что мы, оказывается, из хорошей семьи! Господин Каранасис начал экзаменовать нас по грамматике и арифметике и понял, что мы отвечаем правильно. Он повернулся к дедушке и заметил:

— Благодарю вас, вы прекрасно их подготовили.

Мы думали, что на этом испытания закончатся, но вдруг господин Каранасис указал пальцем на своих настенных королей и велел Мирто назвать каждого по имени. Мирто знала всех. Зимними вечерами, когда становилось совсем холодно, тетя Деспина звала нас к себе в комнату, где всегда тлела большая бронзовая жаровня, и рассказывала нам истории про королей. У нее даже был большой альбом с фотографиями, и она показывала нам их всех — одного за другим. Я умирала от скуки, ведь настоящие, а не сказочные короли совсем не интересны. Я все ждала, когда же наконец раздастся: «ПА ВУ ГА ДЕ КЕ ЗО НИ», — тогда бы всем стало ясно, что дедушка закончил свои исследования и готов перейти к рассказыванию мифов и легенд. Правда, решиться уйти от тети Деспины тоже было непросто, ведь у нее в комнате было так тепло, да и, покончив с королями, она открывала свой шкаф и угощала нас сладкой пастой и апельсиновым вареньем. У дедушки же не только не разжигали огонь, у него еще и окно было нараспашку, и никакого шкафа со сладостями.