Мясо - Джозеф Д'Лейси

Они опустились на колени перед видавшим виды сундуком и подняли крышку.

Игрушки были сплошь старые и побитые, как и сам сундук. Они принадлежали детям, давно ушедшим в мир иной. Сундук был достаточно большим, чтобы вместить одну из близняшек, только нужно было все из него вытащить, но девочки росли быстро и в «темную комнату» теперь играли редко. А раньше одна залезала в сундук, другая садилась сверху на крышку, и начиналось соревнование, кто дольше просидит в темноте. Со временем сестры могли просиживать в жестком сундуке все дольше, так что в течение одной игры им иногда не удавалось поменяться местами. С годами игра стала не такой увлекательной, поскольку уже ничто не мешало приподнять плечом крышку и впустить луч света в темное замкнутое пространство.

Сундук был деревянный, ручной работы — возможно, его сколотил чей-то отец, исполненный благих намерений, но не обладающий должными навыками. Каждая доска была обтянута изнутри и снаружи слоем портьерной ткани. Поскольку содержимое сундука часто перекладывали, внутренняя обшивка не только потускнела, но и порвалась, обнажив простые сосновые доски, из которых были сделаны стенки и дно. В каких-то досках виднелись крохотные дырочки, служившие ходами для личинок древоточца. От старости материя обшивки стала шелковистой, и иногда девочки просто поглаживали ее, чтобы ощутить нежность прикосновения.

Крышка сундука тоже была обита портьерной тканью, но сверху по-старомодному прострочена. Материя, устилавшая дно, хотя и тоже изношенная, никогда не рвалась. Мастер явно был дальновидным и сделал покрытие дна сундука из сложенной втрое старой шторы. Три медные петли, которые до сих пор выглядели как новые, поддерживали крышку; со временем петли ослабли, и хотя отец обещал их закрепить, но забывал об этом из-за своей вечной усталости. Сундук был не таким уж безобидным. Иногда он требовал жертвы вроде пореза от ржавой скобы или занозы, которую вонзал в чью-то беспечную ручонку.

В сундуке пахло вещами из прошлого, которого девочки никогда не видели и не знали. Для Гемы и Гарши этот запах был запахом игры, риска и фантазии. Открывая крышку сундука, близняшки могли окунуться в этот запах, и, когда он испарялся, погружались в свой волшебный мир — мир, который каждый раз был новым. Среди игрушек, хранившихся в сундуке, была старинная железная дорога с открывающимся и закрывающимся семафором, с резными раскрашенными солдатиками, охранявшими пути. Еще там был миниатюрный обеденный сервиз; девять серебряных наперстков служили изысканными бокалами. А также старый плюшевый медвежонок с заплатками вместо глаз, лишившийся ворса. И шашечная доска с неполным комплектом шашек. А еще игрушечное облупленное веретено. И старые шелковые шарфы самых разных расцветок, мягкая фетровая шляпа и котелок. Шляпы хранили душный запах жирных волос незнакомцев, которых Гема и Гарша могли лишь вообразить. В сундуке можно было найти кукол, кости, дротики. Там хранился странный куб из черного пластика со скрипучими вращающимися гранями, на каждой из которых было по девять клеток. На дне сундука были рассыпаны стеклянные шарики.

— Я знаю, в какую игру можно сыграть, — сказала Гарша, выуживая из недр сундука пластмассовую куклу с длинными светлыми волосами. В наряде куклы были только три цвета: розовый, красный и белый. На кукле были красный берет и блузка в розово-белую полоску. Красная мини-юбка и красные туфли на высоких каблуках. Красный пластиковый ремень и красная пластиковая сумочка. Гарша посмотрела на сестру, и они обменялись красноречивыми взглядами, поняв друг друга без слов.

— Нам понадобятся мамины ножницы, — сказала Гема.

— Но нужно действовать очень тихо, — заметила Гарша.

— Она не услышит, — сказала Гема. — Слишком занята.

Она взволнованно поднялась и на цыпочках подошла к двери. Внизу все было тихо. Она проскользнула в коридор, прошла к ванной комнате и вынула маникюрные ножницы из стаканчика, который они делили с двумя пилочками для ногтей и другими принадлежностями для маникюра и педикюра. У ножниц были изогнутые лезвия, но Гема даже не сомневалась в том, что они справятся с работой. Медленно ступая по истертому ковру, она двинулась обратно к спальне.

Внизу раздался шум. Отодвинулся стул, хлопнули дверцы шкафа, что-то упало на рабочий стол? Гема не была уверена.

Она остановилась и напрягла слух. Тишина внизу была живой — как будто кто-то там, внизу, прислушивался к звукам наверху, а не наоборот.

Потом раздались другие звуки, слишком неразборчивые. Снова стул? Чей-то шепот? Гема не стала терять время на то, чтобы это выяснять. Еще более осторожно она прокралась к спальне, юркнула внутрь и плотно затворила за собой дверь. С торжествующим видом она подняла руку, показывая ножницы, и Гарша улыбнулась.

Можно было начинать игру.

Они принялись раздевать куклу.

Как много можно было бы рассказать о горожанах, которые приходили в ангар; как много можно было рассказать о людях. Достаточно было только присмотреться к ним.

Джон Коллинз наблюдал, как они проскальзывают в дверь; глаза у них были хитрые или самоуверенные, виноватые или исполненные надежды. То, что он видел, подтверждало его идеи. Люди тоже были животными, верно, но они не были стадом. Они были индивидуальны, и красота и достоинство были даны им от природы.

Вот уже многие месяцы он излагал свои теории в этом ангаре, и некоторые слушатели начали применять их на практике. Это и отличало их от новичков. Да, его ученики были заметно более худыми, но не голодали, ни в коем случае. Зато у них была аура. Коллинз ее видел. Ему было интересно, видел ли ауру кто-то еще. С тех пор как он изменил себя, в нем развилась способность воспринимать свечение. Он видел, что его ученики уже через девять-десять недель приобретают светящийся нимб, некую искрящуюся дымку, которая окружает их постоянно. Но, кажется, никто другой этого не замечал. А уж новички тем более. Возможно, и сами обладатели ауры не догадывались о том, что она есть. Во всяком случае, это был знак того, что он все делает правильно. И чем дальше, тем больше он в этом убеждался.

Однажды, октябрьской ночью, в ангаре появился незнакомец. При первом взгляде на незнакомца Коллинз отметил, что в нем есть что-то необычное. У мужчины была бледная кожа, даже с оттенком желтизны. Черные волосы, густые и вьющиеся, доходили ему до плеч. Он носил окладистую бороду, но даже темная борода не могла скрыть изможденности его лица. Как и отвлечь внимание от его карих глаз, излучавших нежное спокойствие. Мужчина был одет в пальто с поднятым воротником. Видно было, что это вещь высокого качества — в Эбирне так не одевались, — и Коллинз вполне составил впечатление об этом человеке, прежде чем тот уселся на бетонном полу, сложив ноги по-турецки.

Длинные волосы были в моде среди работников мясного завода — дояров, скотников, пастухов и забойщиков. Длинные волосы отличали их от Избранных, лишенных волос. Дорогое пальто могло принадлежать либо вору, либо тому, кто мог себе его позволить. В городе деньги, необходимые на покупку дорогих вещей, имелись лишь у переработчиков мяса и обслуги Магнуса. Но истощенное лицо и костлявая фигура, спрятанная под пальто, принадлежали человеку явно не из их числа. Люди, работавшие на заводах Магнуса, хорошо питались. Они жирели на высококачественном мясе. То же самое можно было сказать и о тех, кто состоял на службе в доме Магнуса: горничных и лакеях, армии охранников и телохранителей. Впрочем, незнакомец наверняка обладал завидной физической силой и вполне мог сойти за телохранителя Магнуса. Взгляд у него был цепкий, но, пожалуй, слишком добрый.