Атрак - Mazurenko

Сиала метали горящие снаряды, и поле тут же стало объято огнём. Многие воители Южного государства, а также помощник генерала Тиболь погибли в том пожаре. Но и воинство вражье понесло потери. Те же, кто остались, продолжили сражение. Пожар посеял хаос во вражьем стане, и сражение вспыхнуло также меж союзниками. Пользуясь этим моментом, остатки нашего воинства воспрянули силой и продолжили войну с удвоенным усердием. Но перевес сил всё же оказался на стороне противника, ведь, несмотря на внезапно возникшее тактическое преимущество, остатки наших войск заметно таяли в том бессмысленном сражении. А я лишь беспомощно наблюдал за этой битвой, ведь механизмы-то ещё не закончены, а потому и не мог чем-то им помочь. Воздух наполнился духом поражения, вкус крови сделался обычным, держать защиту стало сложнее. Мы теряли воинов очень быстро, обменивая их один к одному. Положение стремительно стало бедственным, и в самую пору вострубить о нашем поражении, однако в тот миг каждый почувствовал благословение Астигала на себе: «Да будет твой доспех прочнее вражьего меча», «Да будет поступь твоя несломима и внушительна, чтобы враги бежали перед тобой», «Да будет твоё лицо, словно лик смерти, устрашающий вражеские войска». Мечи воинства вирана восточного ломались о доспехи, стрелы управителя западного затуплялись о шлем, всадники северного владыки падали с лошадей, спотыкаясь о самих себя. «Сдавайся!» — гневно призывали мечники. «Отдай нам свою жизнь!» — лихорадочно требовали лучники. «Убей себя!» — безумствовали всадники. Огляделся я и вижу: осталась от наших одна лишь горстка, и рок кружит над нами. Но, во что бы то ни стало, решили они стоять до последнего. Весь день и всю ночь противостоять им пришлось ударам с разных сторон. Более того, и я был вынужден взять в руки оружие, а также надеть броню тех, кто пал. А оттого и благословение моего вирана распространилось и на меня. А потому доспех мой, точно заколдованный, не пропускал удары, цеп, словно зачарованный, повергал врага, а сила, словно неисчерпаемая, продолжала поддерживать меня. А на утро второго дня прискакал вестник Южного царя, возвещая окончания вражды. Пение радостных труб мы заслышали ещё издали, торопливый галоп стал угадываться чуть позднее. Воздвигшись на холме, провозгласил юный глашатай: «Всё! Война окончена! Вираны заключили Договор!» Следом за юношей явились и четыре полководца. Они взяли свои войска, каждый свой отряд, и удалились восвояси. Арнак же водрузил на моё плечо длань свою, говоря: «Благодаря тебе мы сумели победить» Но не было причин для радости, ведь сражение это было бессмысленным. Потерял я всех, кого знал: Ми́врука, Вальге́ра, Ме́млода, Су́ргеда. Я тосковал даже по слабаку Чи́му, который сумел пережить пожар на Драконьем поле и пал одним из последних в том бессмысленном сражении. Я пытался найти утешение в том, что своей живучестью нам удалось выиграть время для того, чтобы вираны успели заключить этот злополучный Договор. Теперь Южное государство может спать спокойно. Оставив позади Драконье поле, мы въехали во врата Каанхора…

Я тут же почувствовал, как изменился мой родной город. Даже Драконье поле в минувшие дни было не таким мрачным, каким сумрачным сделался Каанхор. Война не успела дойти до этого славного города, но, глядя на мрачные улицы и лихие взоры местного люда, я ощущал, как словно здесь ведётся сражение, ещё более кровожадное, нежели то, которое нам довелось пережить. И понял тогда я, что всё изменилось. С уходом всякого благородного мужчины на войну город остался во власти лихих людей, которым было чуждо понятие чести. Воры и убийцы, мародёры и жулики, лицемеры и эгоисты — вот она, плата за победу. Каждый думает лишь о себе, тщась навредить своему соседу. Всякий скрывается, страшась, что о его счастье узнает его ближний и возжелает сделать ему зло. На дверях домов стали вешаться замки, на окнах появились металлические решётки, как словно всякое здание сделалось темницей для содержания лиходеев. Нет, не для такого будущего воины проливали кровь, не ради того умерли все благородные мужчины. Я лелеял мысль повидаться с Астигалом.

Думалось мне, что наградить выживших воителей решится сам виран, но, увы, завершение войны было чуть ли не более хлопотливым занятием, нежели её разгар, потому приставить нас к награде взялся Арнак. Как выяснилось, не только мы выжили во всём этом хороводе гнева, алчности и безумия. Ещё несколько благородных воителей, кто были тайными засланцами к вражеским управителям, сумели выжить и предоставить генералу Арнаку ценные сведения о положении дел в государствах противника. И, как выяснилось, Северные, Восточные и Западные земли живут в благости и мире, в изобилии пользуясь своими дарами, но всё также продолжая страдать из-за нехватки территории. Я же немного обозлился по этому поводу, ведь на нас свалилось столько бед, когда как противник наш понёс менее заметные потери. Генерал же присоветовал не обращать на это внимание, потому что победа нам всё же досталась, и теперь мы можем насладиться обилием мира. Я вернулся к своему ремеслу архитектора и продолжил подготавливать строительные проекты.

Но десять лет военного положения не прошли бесследно. Я то и дело видел творящиеся вокруг лиходейства. Взоры каанхорцев полнились завистью и злыми намерениями. У стен отросли уши, и всякая тайна теперь таковой не была. Кошельки отныне плотно привязывались к поясам. Купцы обвешивались покупателей и брали за товар удвоенную цену. Ничего благородного не осталось в прекрасной столице Южного государства. И душа моя полнилась мерзостью к этим людям. А как-то раз в ночную пору ко мне в дом вломился вор. Его шаг был дуновением ветра. Он скользил незримой тенью. Его взор видел тайники и сундуки. Его руки с лёгкостью отпирали любые замки. Изменился облик человека: руки его сделались тоньше, пальцы длиннее, стопы меньше, появилась сутулость — в общем, из благородного воителя, честного торговца, усердного фермера человек стал лиходеем, как тот, кто вломился в мой дом. Сохраняя ту бдительность, которая вдруг пробудилась во мне на поле боя, я стал спать лишь одним глазом и одним ухом, что помогло мне сразу заприметить проникновение. Я долго не подавал признаков осведомлённости в том, притворяясь спящим. И в тот миг, как воришка этот вошёл в комнату, где его поджидал я, час пробил, и дремлющее во мне предназначение свершилось. Одним ударом кулака в лицо я убил того человека. И вот, стоя над распростёршимся телом вора, я стал понимать, что война ещё не окончена.

Я стал убивать. Без всяческой пощады и прощения изничтожал я всякого, кто свершал поступки, гнусные и скверные. Я