Тайна ведьмы Урсулы - Тоня Шипулина

«Сколько этим одуванчикам лет? – подумалось Юсинь. – Вдруг они– что-то вроде вековых деревьев?»

Встряхнув уставшие руки, Юся попыталась сменить положение и закинуть корзину себе за плечи. Но, сделав несколько шагов, она поняла, что так ей ещё тяжелее. Поэтому Юсинь опустила груз и вновь поволокла его по земле.

Довольно скоро выяснилось, что преодолевать препятствия из одуванчиков-великанов нелегко, и Юся сильно вымоталась. Кроме того, она вдруг почувствовала, что ей просто необходимо вздремнуть. Веки так безнадёжно слипались, что Юсинь раза два засыпала прямо на ходу. Промучившись в борьбе с самой собой, Юся, наконец, сдалась. Она улеглась на землю, подоткнула под голову свёрнутый вдвое одуванчиковый лист и уснула.

* * *

Обычно Юся плохо запоминает сны, если они бессюжетны, легки, словно сахарная вата. Но, напротив, может детально пересказать увиденное, если оно наполнено тревогой.

…Юсинь лежала в окружении огромных одуванчиков, и ей снилось, как, убегая от кого-то, она очутилась в заброшенном домике, на втором этаже. Радуясь, что преследователь отстал, Юсинь обнаружила, что её заперли. Она стучала кулаками в дверь, из-под которой в комнату начал заползать едкий густой дым, хватала ртом воздух, а неожиданно увидев в окне лицо испуганного Мильки, потеряла сознание. Упала, беспомощно раскинув руки в стороны.

Находись Юсинь дома, в уюте собственной постели, она непременно бы проснулась, произнесла спасительное «куда ночь, туда и сон» и постаралась забыть о кошмаре. Здесь же сон не повиновался Юсиным желаниям– старой кассетной лентой, подцепленной кончиком карандаша, он продолжал и продолжал раскручиваться.

Во второй части сна Юся стала безмолвной свидетельницей события. Ей пришлось наблюдать за тем, как незнакомая рыжеволосая женщина бросалась сыну в ноги, умоляя его не оставлять её.

– Я виновата перед тобой во всём, – плакала она, – и я прошу у тебя прощения, ты единственное, что у меня осталось!

Юноша пытался отстраниться от матери и сунуть ей в руки мятый бумажный листок.

– Мама, прочти, я всё здесь написал, не надо этих сцен, мне тоже тяжело далось такое решение…

– Ты знаешь, я могла бы остановить тебя одним взмахом руки, – в голосе женщины появился металл, показавшийся Юсинь смутно знакомым. – Я могла бы заставить тебя никуда не уходить, мне это ничего не стоит!

– Вот поэтому-то я и ухожу, – крикнул юноша. – Потому что ты считаешь, что тебе подвластно всё! Предметы или люди– не имеет значения! Ты меряешься с Богом силами?!

– Ты говоришь глупости, – снова заплакала женщина. – Я ни с кем не меряюсь, я, наконец, нашла в себе смелость, чтобы принять свой дар, и пользуюсь им как умею. Я хотела и тебя научить всему, что знаю, но ты слишком упрям и горд, чтобы принять эти знания.

– Мама, отпусти меня! – Юноша вырвался из рук женщины, решительно выскочил в коридор, схватился за дверную ручку. – Я ухожу не навсегда, мы ещё увидимся.

– Нет, не увидимся, – покачала головой женщина, по-прежнему оставаясь на полу гостиной. – Обещай мне хотя бы, что, если у тебя родится дочь с рыжими волосами, ты не будешь противиться нашим встречам! Если не ты, то хотя бы она должна стать моей преемницей!

– Какая дочь, мама, мне восемнадцать лет, о чём ты? – Юноша распахнул дверь и шагнул в подъезд. – Ты сумасшедшая, ты это хоть это понимаешь?

Дверь оглушительно хлопнула, Юсинь открыла глаза. Шапки одуванчиков покачивались из стороны в сторону, несколько раков, выбравшись, удирали от корзины прочь. Юся провела рукой по стриженым волосам. Затылок оказался мокрым. Она вспотела так, точно играла на физкультуре в вышибалы.

Юся приподнялась на полусогнутых, неслушающихся ногах. Юноша и женщина, хоть и были во сне молоды, но не растеряли тех черт, по которым их можно было бы узнать. Рыжеволосая женщина– это Урсула, а её сын– Юсин отец.

В голове всё прояснилось. Как если бы раньше Юсинь хотела определить цвет напитка в чашке, но ей мешала пена. А теперь кто-то собрал её десертной ложкой. Кусочки пазлов соединились, а в кубике Рубика разбились на группы цвета…

– Урсула м-моя б-бабушка, – прошептала Юся, – о-она моя б-бабушка…

* * *

Юсинь тащит за собой корзину, по дороге выуживая из памяти и прокручивая по кругу одни и те же воспоминания. Карусель из воспоминаний вращается перед глазами, вызывая головокружение.

Вот папа не хочет отвечать на вопрос маленькой Юси, почему у всех её друзей есть бабушки и дедушки, а у неё нет.

Вот он говорит маме, что ведёт дочку на прогулку, а сам, как только они оказываются на улице, усаживает Юсинь на плечо и быстрым шагом направляется в местную церковь. В Юсю брызгают водой, она плачет, кто-то чужой в чёрном вешает ей на шею крошечный, холодный крестик на верёвочке. Крестик красиво блестит, Юсе он нравится, и она успокаивается. Дома мама спрашивает мужа, почему у дочки колготки шиворот-навыворот, и тот отвечает, что торопился одеть дочь, чтобы она не простудилась. Ведь в церкви прохладно.

Вот шестилетняя Юсинь интересуется у мамы, в кого у неё рыжие волосы– «если папа лысый, а ты– коричневая»?

Вот отец отчитывает Юсю за то, что она «колдует лекарство куклам».

А вот родители спорят и ссорятся, спорят и ссорятся…

* * *

Одуванчиковое поле заканчивается, Юсинь видит на расстоянии в несколько шагов от себя аккуратное бревенчатое строение. Перед тем как решиться подойти ближе, Юсе очень ярко, в мельчайших подробностях, вспоминается мальчик-кот Рыська. Как она могла поверить, что он всего лишь– сон? У Рыськи по-мальчишечьи хитрое выражение кошачьего лица, выразительная картавость и доброе сердце… Юсе вдруг вспомнился один из разговоров.

– Скажи, почему именно я? Почему именно меня Урсула выбрала в помощницы? – спрашивала Юся.

– Откуда мне знать? Я и сам не понимаю, на что ты ей такая сдалась, – отвечал ей Рыська, чересчур притворно пожимая плечами. – Хотя, может, из-за волос твоих?

– Из-за волос? – переспрашивала Юсинь, поглядывая на кончик своей тоненькой косы тыквенного цвета.

– Ведьмовство обычно оланжевым лучше даётся, – объяснял Рыська. – Улса когда-то тоже лыжей была. В клови это у вас…

Раньше Юсинь считала, что отец крестил её втайне, не дождавшись маминого согласия, по причине своего несгибаемого упрямства. Которое, к слову, частично передалось и ей. Юсе часто казалось, что папа не способен принять другую точку зрения, а ещё ему нравится совершать поступки «назло» и «вопреки». Но лишь сейчас, узнав правду о Урсуле, Юсинь начинала осознавать, что, несмотря на свою внешнюю уверенность, отец всего-навсего трусил. Боялся признать в своей маме, Юсиной бабушке, то, что не поддавалось его пониманию, боялся потерять опору под ногами, боялся лишиться дочери. Каких-нибудь несколько дней назад Юсинь наверняка осудила бы отца. Стала бы до хрипоты доказывать его неправоту. Но это было бы несколько дней назад, а не теперь… Ей стало очевидно: папа– такой какой есть и заботится о своих родных так, как ему кажется правильным.