Пение пчел - София Сеговия

Мои родители не стали свидетелями ничьей смерти. Они не сидели в Линаресе, ожидая, когда смерть доберется до соседей или до них самих, поражая неизлечимой заразой одного за другим. Их спас Симонопио. «Он спас нас с помощью лихорадки, которую сам же на себя навел», – говорила мама в те считаные разы, когда в семье заходила речь об эпидемии.

Симонопио никогда не болел. Даже не кашлянул ни разу. Но в тот день, когда он побежал за мамой после ее встречи со светскими дамами, у него подскочила температура, да так сильно, что начались судороги и он потерял сознание. Доктор Канту не обнаружил никаких симптомов: в тот день мальчик проснулся, как всегда, бодрый и энергичный. Не выявили у него и воспаления дыхательных путей: легкие были чистые, а почки и печень не прощупывались. Ни тошноты, ни рвоты, ни поноса. Ни воспаления суставов. Доктор подумал было о полиомиелите, однако мама не замечала в его походке ничего странного. Оставалось множество других возможных диагнозов: латентная лихорадка, перитонит или менингит.

«Я мог бы сделать у мальчика разрез справа в животе, – сказал доктор родителям, – но, если это перитонит, в любом случае едва ли что-то можно будет предпринять». Получается, он разрежет ребенку живот только для того, чтобы неизбежно констатировать смерть. Если же речь идет о менингите, прогноз еще менее обнадеживающий. «Ждать, наблюдать, давать больше жидкости и сделать все возможное, чтобы сбить температуру; обтирание спиртом или тряпками, смоченными колодезной водой, – вот что советовал доктор. – Можно дать аспирин “Байер”», – добавил он, помня о том, что родители приобрели это лекарство во время поездки в Соединенные Штаты, когда его еще не изъяли из продажи. – Лучшее средство против лихорадки, боли и воспаления, главное – измельчить таблетки, растворить в воде и заставить Симонопио проглотить полученный раствор. Хорошо бы избежать нового приступа судорог, – заметил доктор. – И следует помнить, что жар не бывает сам по себе – это признак другой болезни, которая может его убить».

Когда доктор Канту вернулся в тот вечер домой, его ожидало срочное сообщение. Именно тогда была найдена мертвой Мерседес Гарса. Первыми о кончине Мерседес узнали родители покойной, а также братья и сестры, явившиеся к ней домой. В два часа дня, когда тело было омыто, одето и готово к поминкам и отпеванию в открытом гробу, прибыли остальные родственники, друзья и знакомые, готовые утешать и поддерживать вдовца во время всенощного бдения. На рассвете одни уехали отдыхать, завтракать и приводить себя в порядок, чтобы вернуться позже, другие же, наоборот, прибывали, чтобы проститься с покойной.

Пока люди приезжали и уезжали, выражали соболезнования вдовцу, молились и сплетничали в ожидании погребения и заупокойной мессы, мои родители были дома. Они тоже провели бессонную ночь и тоже молились, но не за упокой души усопшей, а о здравии ребенка, посланного им сьеррой. Температура немного спадала, и они вздыхали с облегчением, как вдруг лихорадка начиналась вновь, сопровождаясь судорогами, которые ужасали родителей. Узнав о смерти Мерседес, они послали и ей несколько скорбных молитв, но им в голову не приходило бросить ребенка, усыновленного малыша, дитя без родителей, принадлежавшее всему их дому, которое принесло в этот дом столько радости.

Они беспокоились не только о Симонопио, но и о няне Рехе, которая также не отходила от ребенка. Распорядились принести ее кресло, чтобы она чувствовала себя комфортно, но их тревожило, что вид умирающего ребенка, которого старуха любила, причиняет ей такую ужасную боль. Они как могли пытались ей объяснить, что с ним происходит, и предупредить о том, что вот-вот произойдет, однако если кто и держал себя в руках, так это няня Реха. Спокойная, но впервые за много лет деятельная, она хлопотала вокруг него, обтирала его водой и, как в ту пору, когда Симонопио был еще крошеным комочком у нее на руках, вливала ему в рот капельки молока, подслащенного медом, который взяли у пчел, сопровождавших его с рождения. В ту пору уход за больными был в первую очередь женским делом, однако отец так переволновался, что ни на шаг не отходил от больного. Дела в поместье требовали его присутствия, но, отдав необходимые распоряжения, он вскоре возвращался. Со свойственным ей участием мама придумывала ему дела, чтобы он чувствовал себя спокойнее и ощущал, что хоть как-то помогает. Если заканчивалось козье молоко или холодная вода, обращалась к нему и отправляла восполнить запасы. Когда требовалась новая доза лекарства, отец тщательно измельчал аспирин, стараясь не потерять ни одного бесценного грамма.

На другой день после похорон Мерседес, узнав о том, что Линарес и Монтеррей поразила необъяснимая смертельная болезнь, разносящаяся с невиданной скоростью, они было решили, что Симонопио тоже заразился, как и многие из тех, кто присутствовал на отпевании и похоронах.

– Да, но где он мог ее подцепить? – недоумевал отец.

– В тот день, когда он меня ждал, а я была в обществе дам. Его могла заразить Мерседес.

– Но у него уже был жар, вспомни. К тому же нас он бы тоже заразил.

Отец отдал строжайший приказ, чтобы никто из пеонов, работающих на плантации, а также членов их семей ни под каким предлогом не ездил в Линарес.

– Если нарушите приказ, лучше не возвращайтесь.

Ансельмо Эспирикуэте он поручил установить охрану при въезде в поместье. Приказ суровый, но в сложившихся обстоятельствах необходимый: любой, кто хочет покинуть поместье, имеет право его покинуть, но вернуться ему мы не позволим, а также не пустим никого, кто к нам придет. Даже доктора Канту. В случае необходимости Эспирикуэте дали разрешение стрелять из винтовки.

Лихорадка Симонопио так и осталась загадкой, хотя было очевидно, что это не та болезнь, которая поражала и убивала жителей Линареса. Отец же решил расширить арсенал средств, брошенных на лечение Симонопио, вспомнив одно лекарство, которое, по словам бабушки по материнской линии, было незаменимым против любых легочных хворей от кашля до пневмонии. Взял кусок парусины, обмазал его с двух сторон толстым слоем горчицы и прилепил на грудь Симонопио.

– Что ты делаешь, Франсиско? – удивилась мать.

– Это горчичник. Он вылечит Симонопио.

Он помнил бабушкины горчичники. Это была до ужаса неприятная процедура, но каждый раз, когда бабушка приклеивала их во время того или иного недуга, он исцелялся. Иной раз его лечила сама мысль о том, что ему поставят горчичники. Он надеялся, что жар, который выделяет горчица при соединении с кожей, вытянет любую болезнь, засевшую в груди Симонопио.

– Не снимайте их, пока не вернусь, – приказал он.

Отец собирался забрать моих сестер из Монтеррея, куда нужно было ехать поездом, когда получил новость о том, что по приказу губернатора Самбрано и представителей здравоохранения на севере страны установлен карантин, в связи с чем все общественные места, включая школы, закрываются. Железнодорожное сообщение также было приостановлено.

– Поеду на автомобиле, пока не перекрыли дороги. И чтобы никто не покидал поместье, – повторил он.

В то время, молодой человек, не существовало таких автобанов, как нынешние, – широких, гладких, без выбоин, и из-за скверного состояния сельских дорог поездка в автомобиле занимала гораздо больше времени, нежели на поезде. Но поездов больше не было, а отговорить отца было невозможно: он твердо решил забрать Кармен и Консуэло из Монтеррея.