Травля - Саша Филипенко

Кало предлагает задействовать все инструменты воздействия сразу, но я категорически против. «Не сейчас – убеждаю его я, – всему свое время!» Журналист должен понять, что беда не приходит одна. Я против того, чтобы вывалить несчастья единовременно. Мы должны вскрывать горести одну за другой, как карты в пасьянсе, а для начала неплохо бы и познакомиться. Получше…

Когда Антон проходит в детскую, Болек и Лелек (так зовут наших ребят) включают Земфиру: «Хочешь музык новых самых? Хочешь, я убью соседей, что мешают спать?».

Не люблю эту песню, но сойдет. Пятый, конечно, не подозревает, что эта песня будет звучать в его доме несколько месяцев подряд. С улыбкой он говорит жене, что сейчас спустится вниз и все уладит.

Как бы не так. Хер там. Никогда он уже ничего не уладит. Мы с Кало сидим в машине и, благодаря радиоружьям, слышим все, что происходит в квартире, и мы знаем, что с этого дня в ней будет лишь ад.

Антон действительно спускается. Он пытается познакомиться и заодно объясняет новым соседям, что у него только что родилась дочь, что ей, конечно, необходимо спать. Ха-ха! «До одиннадцати, по закону, можем делать все, что хотим!» – в унисон кричат Болек и Лелек. Журналист еще пытается что-то сказать, но, войдя в роль, старые актеры захлопывают перед ним дверь. В этот момент мне хочется их обнять, я даже подумать не мог, что они так здорово вольются в роли.

«Кретины какие-то», – возвратившись домой, ругается журналист. «Что будем делать?» – обеспокоенно спрашивает жена. «Ничего, все обойдется!»

«Милая, не беспокойся! Они сейчас все вырубят», – говорит Пятый и, поцеловав супругу, отправляется на встречу с друзьями. Не нужно его винить – в этот момент он ведь еще не понимает, что музыка будет долбить месяцами.

Пока наши тролли докапывают досье, Пятый отправляется в «Хорошие времена», ресторан, где собирается московская богема. Писатели, актеры, журналисты и прочая шелуха. Мы с Кало едем следом.

За каждым столом здесь по два-три провидца. Антон выпивает с Митей. Пятый последовательно разбирается с вином, товарищ разглагольствует:

– Как когда-то из общества исключили сумасшедших и прокаженных, точно так же сейчас большинство исключает из общества интеллигенцию. Интеллигенция – ненормальна. Интеллигенция мешает этому большинству спокойно жить. Это уже даже не знаменитое восстание масс, но великое умерщвление! Ты молчишь, но я вижу, вижу, друг, что ты хочешь меня спросить: чем же мы мешаем ему, большинству? И я отвечу тебе. Человек есть умение жить в сложном обществе. Наши люди не привыкли к этому. Наш народ не хочет существовать в трудных обстоятельствах, и здесь я имею в виду, безусловно, не бытовые условия, но условия общественные. Посуди сам: наше большинство привыкло жить хорошо. С каждым годом большинство наше живет все лучше и лучше, но само большинство обеспечивает себе комфорт? Нет, конечно, нет! Большинство по-прежнему занято работой, работой точно такой же, какой могло бы заниматься и сто, и двести лет назад, и значит – большинство и должно жить, как сто или двести лет назад, но оно живет лучше, живет гораздо комфортнее благодаря меньшинству, которое занято обустройством жизни большинства. Меньшинство есть ученые, изобретатели, художники, одним словом – интеллигенция. Меньшинство есть те люди, которые делают жизнь большинства, что называется, понятной и приятной. И большинство понимает, во всяком случае, та часть большинства, которая хоть что-то понимает – понимает, что зависит от меньшинства, но сознаваться в этом, конечно, не желает. Сознаваться в этом как-то унизительно, ведь оно большинство! Оно, якобы, управляет всем, именно оно, казалось бы, выбирает маршрут. Мы живем в эпоху, когда большинство раз и навсегда хочет заткнуть нас. Заткнуть подальше, превратив в рабов. Мы все еще должны творить и изобретать, но при этом больше ничего не требовать.

– Судя по всему, Мамардашвили был последним философом, которого ты прочел.

Мы слушаем весь этот бесполезный треп, я даже делаю кое-какие заметки, но в конце концов понимаю, что это может продолжаться вечно.

– Думаю, на сегодня хватит. Свалим отсюда? – предлагаю я Кало.

– Ага!

В ту ночь мы решаем отметить начало операции. Едем с Кало в «Вульф» – прекрасный бордель, где все шлюхи носят имена известных женщин. Очень, кстати, рекомендую тебе. Виславу Шимборскую ты там, конечно, не трахнешь, но Астрид Линдгрен или Маргарет Тэтчер поимеешь вполне. Кало все шутил, что ни в коем случае не нужно брать Шарлотту Бронте, потому что скучна. Мы смеялись, лапали девок, заказывали водку и все повторяли: «По закону после одиннадцати нельзя!».

Болек и Лелек так и не выключили музыку. Они врубили магнитофон на полную и уехали домой. Антон трижды вызывал участкового, но проинструктированный нами мусор не решился ломать дверь. Он сказал, что не имеет права. Пятый не мог уснуть, а в это время Кало знакомил меня с Агатой:

– Дорогая, это мой лучший друг, Лев!

– Очень приятно. Чем занимаетесь?

– Лев был журналистом, теперь работает со мной.

– Занимались языком? Родственные, так сказать, профессии. Я, кстати, все хотела спросить у профессионала – как правильно говорить: сосала у тебя или сосала тебе?

– Я, честно говоря, никогда над этим не задумывался…

– Какой же ты, к черту, журналист? Ну ладно, не стесняйся! Хочешь меня?

– Да.

– Ну иди сюда…

Агата прекрасно работает. Уже в тот вечер я понимаю, что мы обязательно используем ее.

пауза

Со временем у нас выработался более-менее понятный режим. Когда в квартире журналиста случалось затишье – мы включали музыку. Плакал ребенок – выключали. Так или иначе, из жизни Антона исключалась тишина. Даже его девочка теперь работала на нас.

Не вспомню точно, но думаю, что где-то через неделю после начала операции в прессе стали появляться первые изобличающие Пятого статьи. Что-то писал я, что-то Кало. Почуяв дуновение ветерка, к делу подключились писатели-патриоты, которым нам даже не приходилось платить. Они сами услышали команду «фас». Как-то раз я даже попросил Болека выключить музыку, чтоб послушать, как Пятый зачитывает статью о себе:

«К сожалению, наша власть по-прежнему не обращает внимания на проблему проплаченных Западом журналистов. Взять, к примеру, Антона Пятого, человека, который несколько раз в неделю посещает посольства западных стран, а после этого марает бумагу оранжево-болотными чернилами. Не должны ли сотрудники внутренней безопасности обеспокоиться текстами Пятого? Не стоит ли нам все же создать список псевдожурналистов, вроде Пятого, чтобы знать врагов народа в лицо?»

– Про болотные чернила хорошо! – с удовлетворением говорил Кало.

Мы наращивали давление. Постепенно. От пиано к форте, день за днем. После заказных статей на телевидении всплыли первые сюжеты. Сперва небольшие. Работали тонко. Пятого вспоминали впроброс, по делу и без, превращая его имя в синоним всякой дряни. Кало не верил, что это и есть часть моего плана. Мой друг наивно полагал, что все без исключения программы на радио и телевидении проплачены. Кало, который, кстати сказать, крутился в этом деле гораздо дольше моего, никак не мог допустить, что кто-то прессует Пятого бесплатно.