Вавилонские ночи - Дэниел Депп

непрекращающийся парад представителей всех этносов: черные, белые, латиносы, азиаты, — но Перек на них не смотрел. Ему было наплевать. Перек не любил их, кем бы они ни были и как бы ни выглядели. Расизм тут ни при чем, Перек просто не видел в людях смысла. Люди создавали неудобства. Если бы Перек мог одним нажатием на какую-нибудь кнопку уничтожить весь Лос-Анджелес, он бы так и поступил, ни секунды не колеблясь. (То есть уничтожил бы всех, кроме Анны.) Мать Перека презирала людей — по ее мнению, те воплощали собой зло и жили, пренебрегая волей разгневанного на них Господа. Перек их не презирал, но хотел бы, чтобы они все куда-нибудь исчезли и оставили его в покое. Ему было безразлично, как это случится: в результате кровавой резни или естественным путем. Увидев по телевизору жертв бомбардировок на Ближнем Востоке, или цунами в Азии, или вооруженных ограблений всего в нескольких кварталах от его дома, он думал: «Ну хорошо, но сколько их еще осталось?» Не то чтобы Перек на них злился. Он не испытывал к ним никаких чувств, вообще никаких. Он просто мечтал, чтобы они убрались с дороги и дали ему пожить спокойно.

Он стриг полную и низкорослую кореянку. Волосы у нее были еще сносные, но редели и рассыпались, как легкая черная солома. Он зажимал пряди пальцами одной руки, а другой рукой при помощи опасной бритвы аккуратно отсекал лишнее под нужным углом. Она небось ни разу за всю жизнь не пользовалась кондиционером для волос. Перек хотел было порекомендовать клиентке какое-нибудь средство, но все они были дорогие, и он знал, что она все равно не купит. Пройдет время, и на ее голове появятся совсем облысевшие участки. Так ей и надо. Имельда, одна из двух работавших в салоне филиппинок, трудилась над негритянкой и беззаботно чирикала при этом. Перек иногда жалел, что не умеет болтать с клиентами — так бы хоть рабочий день пролетал быстрее. Но ему было нечего сказать.

— Вы не слишком коротко стричь, да? — обратилась к нему кореянка.

— Не слишком, — подтвердил Перек.

— Постричь коротко — я буду как мужчина.

— Я вовсе не коротко стригу. Вот, посмотрите.

Перек повернул ее лицом к зеркалу.

— Ха! — воскликнула кореянка. — Коротко! Вы меня испортить!

Перек пожал плечами. Она всегда проделывала этот трюк. Ему хотелось выгнать ее из салона пинками и никогда больше не сажать в кресло, но клиенты почти всегда вели себя одинаково. Вечно искали лазейку, способ смыться и не заплатить, сэкономить несколько центов. И все они так, весь мир. Такие предсказуемые.

— Я все исправлю, хорошо?

— Исправить или я не платить.

Перек закончил работу. Кореянка встала, посмотрелась в зеркало, с отвращением встряхнула головой. Они направились к кассе.

— Я как мужчина! Дать мне скидку!

— Не дам я вам скидку.

— Я позвать хозяина!

— Я и есть хозяин.

Кореянка скроила кислую мину и неохотно расплатилась. Потом вышла из салона, бормоча себе под нос что-то по-корейски. Имельда поглядела на Перека и сочувственно улыбнулась. Перек старался не обращать на нее внимания. Она была миниатюрная и очень хорошенькая, иногда Переку казалось, что она с ним заигрывает. Ему это не нравилось.

В салон зашла миловидная тайка лет двадцати с небольшим. Великолепные длинные черные волосы. Она тоже улыбнулась Переку. Он покраснел и отвел глаза. К нему снова вернулось то неприятное чувство.

— Можете подравнять мне кончики? — обратилась к нему девушка.

Перек кивнул. Она уселась в кресло. Откинула волосы, и те лавиной обрушились на спинку кресла.

— Сантиметра на два, — объяснила девушка. — Только кончики. Хорошо?

Перек кивнул. Уставился на ее затылок. У него начались проблемы.

— Хорошо? — переспросила девушка через плечо.

— Конечно, — подтвердил Перек, — только кончики.

Он неохотно прикоснулся к ее волосам. Погладил их. Как шелк.

— Хотите, чтобы я стриг ножницами или опасной бритвой?

— А в чем разница?

— Ножницы дают прямой срез. А бритва — она срезает волосы под углом, проходит более гладко.

— А, конечно, — отозвалась девушка. — Как вам удобнее.

Он сделал первое движение. Коротенькие обрезки волос остались у него в руке. Ему трудно было расстаться с ними, бросить на пол. Наконец он выпустил их и зажал пальцами еще несколько прядок. Они были такие длинные, такие роскошные. За завесой волос можно было разглядеть ее шею. Он приподнял черное покрывало — и вот она. Такая бледная, такая нежная. Длинный плавный изгиб, переходящий в плечо. Он представил себе, как опасная бритва мягко скользит по тыльной стороне ее шеи, высвобождая сотни почти невидимых крошечных волосков, прилегавших к коже, и оставляя за собой идеальную гладкость. Представил себе малюсенький порез, почти безболезненный, который расцветет в конце этой гладкой дорожки в основании шеи. Там всегда находился какой-нибудь изъян. Плоть не бывает безупречной, вечно что-нибудь мешает. Маленькая багровая капля на коже, настолько маленькая, что она не стечет, а останется на месте, как мазок на холсте.

Его замутило. Он бросил Имельде, обслуживавшей другую клиентку:

— Закончи тут.

— Хорошо, но…

Перек, согнувшись так, будто у него скрутило желудок, метнулся в туалет. Там быстро запер дверь, расстегнул ширинку и всего после двух движений выпустил струю спермы. Привалился спиной к двери. Потом заплакал и принялся ожесточенно лупить себя кулаками.

— Sale cochon, sale cochon… — проклинал он себя по-французски, так обычно говорила маман. Грязная свинья, грязная свинья…

Он рыдал, обхватив себя руками. Но в воображении Перека его обнимали совсем другие руки, хотя он точно не знал, чьи. Когда уже не осталось сомнений, что девушка покинула заведение, он вернулся в салон. Но она еще только уходила. Перек увидел, что они с Имельдой переглянулись. Они явно обсуждали его. Странный он, этот Перек, наверняка говорили они. Перек — шизик. Перек знал: люди думали, что он не такой, как все. Но они ошибались. Перек такой же. Он думает, чувствует, испытывает такие же потребности, плачет. В точности как они. Просто им ведь ничего не скажешь, не достучишься. Все вечно заняты, все куда-то бегут, они не будут ждать, пока Перек подберет нужные слова или найдет еще какой-нибудь способ донести до них, что он чувствует. Так что в какой-то момент пришлось оставить попытки. Тебе никогда не убедить их, что на самом деле ты хороший человек, даже лучше, чем они. Нужно прекратить испытывать эмоции. Больше с этим ничего не поделаешь. Надо быть сильным.

— С тобой все в порядке? — спросила его Имельда. — Желудок прихватило?

— Ага.

— Ты ешь в этой японской забегаловке на углу? Я там на днях чуть до