Медвежья волхва - Елена Счастная

— Разве нужно входить туда?

— По-другому никак. Телом я здесь останусь. А вот душой мне придётся туда обратиться. Когда штопаешь ткань, стежки ровными должны быть с обеих сторон.

— Я ничего не смыслю в штопании тканей, — в голосе Медведя послышался укор. То ли Ведане — за безрассудность. То ли самому себе.

Хмурились густые брови Бегличанского старосты, а черты лица становились ещё твёрже. Словно он сейчас ворочал в голове совсем уж нерадостные мысли, да ничего поделать не мог с тем, что так или иначе должно было случиться. Он продолжал держать Ведану, согревая сквозь ткань её кожу.

— Мне нужны будут воины. Есть такие в Беглице? — чуть поразмыслив, решила заговорить она о другом. — Потому что, как буду я обряд вести, здесь появятся те, кто успел из Забвения сбежать.

— Воины найдутся, — Медведь кивнул. — Сколько нужно — всех соберём.

— Другого мне не надо. Только чтобы прикрывали меня, когда я буду почти в беспамятстве.

Медведь сжал губы, будто взгневился мгновенно. Но смолчал. Вместе они сошли с сырой проталины, тёмная земля которой ещё долго оставляла следы на чистом снегу. Вернулись в Беглицу уж после полудня. И оказалось там до того шумно и оживлённо, что даже удивительно: настолько притихло всё после последнего несчастья, что случилось с сёстрами. И ничего необычного, кажется, не виделось вокруг, а радость и облегчение как будто в каждом дворе скопилось. Слышались то тут, то там разговоры и даже смех. Вновь вышли на улицу дети, чтобы побегать и поваляться в пушистых сугробах. Ведана едва успела увернуться от случайного снежка, что метнулся в её сторону. Тот проскочил мимо и белоснежными брызгами разбился о каменное плечо Медведя.

— А ну, кого тут за уши не драли давно? — с притворной строгостью гаркнул староста в сторону ребячьей гурьбы, которая тут же и притихла да побросала на землю слепленные снежки.

— Случайно, — тихо оправдался кто-то.

— Кто разрешил носиться тут? Ещё убежите далёко в горячке, а там знаете, что… — предупредил Медведь ребятню, уже озираясь в поисках старших, которые могли бы за мальцами присмотреть.

— Да что нам будет? — осмелев, заверещали, как синицы в кусте смородины, мальчишки. — Кмети из княжеской дружины приехали. Теперь защитят нас.

Ведана только усмехнулась тихо, обменявшись с Медведем взглядом. Он качнул головой вдоль улицы, призывая вновь идти за ним.

— Пошли к старосте. Верно, он их у себя покамест принял.

В доме Видослава было душно и пахло копчёным мясом: расстарался для гостей, перетряхнул закрома. И впрямь оказалось, что сюда пришли наперво кмети из Кирията — всего десяток, как и обещал Кирилл. Медведь, видно, знал их всех по именам. Они обнимались, громко хлопая друг друга по спинам. Старейшина наблюдал за ними без особой приветливости на лице. Верно, всю радость от приезда подмоги от самого князя убивало в нём то, что тут же стояла Ведана. Крижана, завидев её, тут же скрылась в другой хоромине вместе с матушкой. Послышались оттуда их приглушённые голоса.

А Ведана смотрела в исчерченное суровыми складками лицо Видослава и понять не могла, когда сумела ему дорогу перейти? Распрощавшись с старейшиной и домочадцами его — громко гаркнув на всю избу, потому как женщины выходить не торопились — гриди вышли во двор, беспрестанно о чём-то переговариваясь с Медведем, будто не виделись уже очень давно, а ведь только третьего дня тот вернулся из Кирията. И во взоре его сейчас виделось большое облегчение. Только Ведана, наверное, знала, что, если придётся худо, то и дюжина кметей не помогут. И в то же время надеялась, что обойдётся всё, не будет так тяжко, как уже представлялось, когда стояла она на той прогалине, усилием выталкивая из себя чужую, враждебную силу. И пытаясь пробиться туда, где ей вовсе не рады.

Пока шли от старейшины, мороз всё сжимал и сжимал, казалось, колючую рукавицу. Крепчал, чувствуя приближение Карачуна. Кмети отправились дальше, до гостинной избы, а Медведь завернул во двор к Ведане.

— Ну, что ж. Парни готовы с тобой пойти, куда скажешь. И защитить, если придётся.

Он поднял глаза к небу, что за весь день так и не растеряло до конца закатного золота. Светило низко ползло, прячась за верхушками высоких сосен, и длинные тени залегали повсюду, куда ни брось взор.

— Вот видишь, как всё хорошо обернулось, — Ведена улыбнулась, когда староста вновь на неё взглянул. — Теперь быстро управимся. Только Карачуна дождёмся. Уже скоро. Там в сумерки пойдём.

Оставалось два дня. Медведь кивнул и коротко пожал её укутанные в рукавицу пальцы, к которым уже пробирался холодок. На том и расстались. И Ведана почти не видела его до нужного дня. Только иногда замечала издалека крупную фигуру его — почти неизменно в окружении кметей. Что-то решали они. А может, просто вестями делились, которые успели накопиться почти за целый кологод, да не рассказались за то время, что Медведь пробыл в Кирияте.

А у Веданы в груди тоска нарастала. Исподволь — а всё тяжелела с каждым днём. Хоть что-то она да делала: не сидела праздно, ожидая, когда день нужный наступит. То в избе порядок наводила, всё больше возвращая ей былой уют, хоть и не жить здесь дальше. То готовила снедь — слишком много для себя одной. Даже удалось женщинам здешним один раз её в большую общинную избу увлечь, где стояли ткацкие станы и лавки у стен, на которых можно было удобно притулиться с прядением или вышивкой.

А как-то было странно и неспокойно внутри. Пусто было — и в пустоте этой словно позвякивало что-то в напряжении. В один только миг, засыпая накануне Карачуна, Ведана поняла вдруг, что просто не хватает Медведя, который вдруг на несколько шагов от неё отдалился и окунулся в заботы свои, почти обычные, которыми и занимался все эти луны, что её не было в Беглице. И ничего в том нет удивительного, жизнь всегда шла своим чередом, но отчего-то всё яснее мысль становилась, что прежней жизнь Веданы уже не будет. Даже вернись она к миртам. Даже попытайся старосту забыть. А не будет — и всё.

Она уснула очень поздно, слыша, как потрескивает мороз в ветках сосен, как заледеневший ветер со звоном носится по двору, стучится в волок и в дверь сеней, словно у него уже Коляда началась.

И неожиданно сладостным оказалось пробуждение, когда пробился сквозь глухоту сна стук ранних шагов. Ведана ещё не открыла глаза, а уже видела искристое сияние разгорающегося утра. Зыбкое, трепещущее, рассыпанное по мягким сугробам. И тёмный, пронизанный светом и тенью лес кругом, и небо — холодное, синее, что осыпалось мелкими льдинками на крыши изб и зелёные, окутанные куржаком хвойные кроны.

— Ух, морозит, — выдохнул Медведь, вваливаясь в хоромину. — Лютует прям. Как пойдём-то нынче в лес? Околеем где-нибудь.

Ведана распахнула веки, впиваясь взглядом в старосту, который встал недалеко от лавки её, но не решался близко подходить. От него ощутимо веяло прохладой, уже тающей в тепле избы. Села резко, поняв вдруг, что спит слишком долго нынче. И правда ведь: уж рассвело, а значит, утро почти позднее.