Ее незабываемый испанец - Джеки Эшенден

class="p1">— У нас не было игрушек. Не было друзей. Не было домашних животных. Мы были друг у друга, но Доминго использовал и эту связь против нас. Он манипулировал нами, настраивал нас друг против друга. Валентин ответил бунтом, в то время как я… — я перевел дыхание, — мне казалось, что безопаснее вообще ничего не чувствовать.

Последовало долгое, потрясенное молчание. Я не хотел смотреть на Дженни. Я не хотел видеть, как болезненное сострадание отражается на ее прекрасном лице. В глубине души я надеялся, что теперь, когда Доминго не стало, его яд ушел вместе с ним, но я ошибся. Яд словно вытекал из могилы и через меня добирался до Дженни. Моей Дженни.

Это была моя вина. Я тоже отравлял все, к чему прикасался. Мне нужно было выбраться из коттеджа, сбежать подальше от ее печальных глаз, подальше от последствий моих собственных действий. Я отвернулся от стола, намереваясь уйти, но теплые руки обвились вокруг меня. Дженни прижалась к моей груди всем своим телом, подарив свое тепло, и посмотрела на меня сверху вниз. Ее темные глаза были полны слез, сочувствия и сострадания, которые заставили меня содрогнуться. Я напрягся в ее объятиях, но она не отпустила меня.

— Меня оберегала мама, — хрипло сказала Дженни, — но кто оберегал тебя? Кто, Кон?

Мы оба знали ответ на это, и, когда я промолчал, она прижалась лицом к моей груди и еще крепче обняла меня, как будто ее объятия могли погасить гнев и нейтрализовать разъедающий душу яд эмоций внутри меня. И это произошло. Я почувствовал, как в тот момент вся ярость и боль внутри меня превратились в вулкан чего-то более горячего, интенсивного и гораздо более желанного. Контролировать это было невозможно.

Прежде чем я смог остановиться, мои руки оказались в волосах Дженни. Затем я взял в ладони ее нежное лицо, наклонился и завладел ее губами. Я целовал ее как одержимый. Она не отстранилась и не остановила меня. Она обхватила мою шею руками и поднялась на цыпочки, целуя меня в ответ, — так же жадно, как я целовал ее. Ее губы были горячими, сладкими и щедрыми, как и ее душа, и я крепко вцепился руками в ее волосы, позволяя ее вкусу затопить меня, стирая всю ярость и боль, которых, как я пытался убедить себя, я не чувствовал.

Я не мог остановиться. Я оторвался от Дженни только для того, чтобы сорвать с нее красивое розовое платье, а затем розовое нижнее белье. Ее пальцы возились с пуговицами моей рубашки, дергая их, как будто Дженни так же отчаянно нуждалась в прикосновении кожи к коже, как и я. Я быстро избавился от одежды. Затем, обнаженный, я поднял ее на руки и отнес на диван, уложив на подушки, а затем лег на нее. Волосы Дженни разметались по подушкам, лицо раскраснелось. Ее глаза были влажными, а на щеках блестели капли слез. Я наклонился и поцелуями смахнул слезы, наслаждаясь вкусом соли и сладости ее кожи, прежде чем снова найти ее губы и поцеловать глубоко и с жадностью. У нее был вкус лета и солнечного света, шампанского и клубники. Вкус всех фантазий, которые у меня когда-либо были о ней.

Я не мог насытиться. Запах ее возбуждения сводил меня с ума. Я проложил поцелуями путь вниз по ее шее к пышной груди, провел языком по соску, целуя и дразня его, затем втянул твердый бутон в рот. Дженни ахнула, выгибаясь ко мне, судорожно сжимая мои плечи. Она была восхитительна на вкус. Я хотел бы долго ласкать ее, наслаждаясь ощущениями, но мои собственные потребности становились слишком сильными — желание было столь неистовым, что я с трудом сдерживался. Она раздвинула бедра, принимая меня, и я, твердый и горячий, вошел в ее жаркое влажное лоно. Дженни содрогнулась подо мной и прошептала мое имя, а затем, когда я прикусил чувствительный бутон ее соска, громко застонала.

Я без остатка отдался страсти, растворился в ощущении ее шелковистого тепла, постепенно забывая о боли, обидах и предательстве. Все, чего я хотел сейчас, — забыться в сладкой неге ее объятий, избавиться от всех эмоций внутри меня, чтобы здесь и сейчас не осталось ничего, кроме удовольствия.

Не сдерживая желания, я двигался сильными и уверенными толчками внутри Дженни. Она с готовностью принимала меня, ее жаркая упругая плоть вбирала меня без остатка. Она была влажной и упругой — истинное совершенство. Я подложил ладони под ее ягодицы и приподнял их, чтобы войти глубже. Из моей груди вырвался гортанный стон, Дженни застонала в ответ. Затем я начал двигаться, не в силах остановиться, мои губы были на ее губах. Неумолимое и опьяняющее удовольствие вело меня дальше. Ногти Дженни впились в мои плечи, и я наслаждался этим, потому что она оказалось такой же требовательной, как и я, а ее страсть была горячей и сильной.

Я отдал ей всю свою ярость, а она вобрала ее в себя и обратила в дикую страсть, жар и экстаз. Это было поистине волшебно. Такого со мной еще никогда не случалось. Это было уже слишком.

Я скользнул рукой между ее бедер и начал ласкать ее клитор. Вскоре я понял, что она готова, и начал входить в нее глубоко, жестко и быстро. Еще немного — и я почувствовал, как ее пронзила сладостная судорога, и ощутил приближение оргазма. Дженни в забытьи выкрикнула мое имя, и тогда я последовал за ней, окрыленный наслаждением, которое захлестнуло меня, словно мощная приливная волна, увлекая за собой.

Глава 15

Дженни

Я лежала под Коном и чувствовала себя в безопасности, будто он укрывал меня от всего мира. Но он не мог укрыть меня от моих мыслей. Мысли о его детстве захватили мой разум. Он оберегал мое детство от Доминго, но кто мог защитить его самого?

То, что Кон мне рассказал, многое объясняло. Он сказал, что для него безопаснее вообще ничего не чувствовать, и теперь я понимала, почему он так думал. Почему он всегда был таким отстраненным и холодным. Почему всегда казалось, что он закован в броню.

Кон расслабился, его большое тело накрывало меня, как тяжелое теплое одеяло. Все прежнее напряжение покинуло его, и теперь он неподвижно лежал на мне.

— Мне очень жаль. — Мой голос прозвучал хрипло в тяжелой тишине. — Мне так жаль, что у тебя было такое ужасное детство. — Я хотела, чтобы Кон знал, как я ему сочувствую.

Кон глубоко вздохнул,