Последний король - Роберт Ирвин Говард

их сломить. Они не отступили ни на шаг! Все они, до последнего человека, погибли на своем пути. И не осталось никого, кто мог бы перешагнуть через их разорванные тела; те римляне, которые избежали топоров викингов, были сражены сзади древками пиктов и мечами гаэлов.

И все же эта часть битвы не была окончена. Высоко на крутом западном склоне Кормак увидел окончание этой драмы. Группа галлов в римских доспехах напала на единственного человека – черноволосого гиганта, на голове которого поблескивала золотая корона. В этих людях было железо, так же как и в человеке, который бросил их на произвол судьбы. Они были обречены – их товарищей убивали позади них, – но прежде чем придет их очередь, у них, по крайней мере, будет жизнь черноволосого вождя, который вел золотоволосых людей Севера.

Наседая на него с трех сторон, они заставили его медленно отступать вверх по крутой стене ущелья, и искалеченные тела, растянувшиеся вдоль его отступления, показывали, как яростно оспаривался каждый фут пути. Здесь, на этом обрыве, было достаточно сложно удержаться на ногах в одиночку; но эти люди сразу же взобрались и сражались. Щит Кулла и огромная булава исчезли, а огромный меч в его правой руке был окрашен в малиновый цвет. Его кольчуга, изготовленная с забытым искусством, теперь висела клочьями, а кровь струилась из сотен ран на конечностях, голове и теле. Но его глаза все еще горели радостью битвы, а усталая рука все еще наносила смертельные удары могучим клинком.

Но Кормак увидел, что конец наступит прежде, чем они смогут добраться до него. Теперь на самом гребне крутизны жизни странного короля угрожала заостренная изгородь, и даже его железная сила ослабевала. Теперь он раскроил череп огромному воину и обратным ударом перерезал шейные связки другому; пошатнувшись под градом мечей, он ударил снова, и его жертва упала к его ногам, рассеченная до грудной кости. Затем, даже когда дюжина мечей поднялась над пошатывающимся атлантийцем для смертельного удара, произошла странная вещь. Солнце опускалось в западное море; весь вереск был красным, как океан крови. Запечатленный в лучах заходящего солнца, каким он появился впервые, Кулл встал, а затем, словно рассеявшийся туман, за пошатнувшимся королем открылся величественный вид. Изумленные глаза Кормака уловили мимолетный гигантский проблеск других краев и сфер – словно отраженный в летних облаках, он увидел вместо поросших вереском холмов, простирающихся до самого моря, тусклую и могучую страну голубых гор и мерцающих тихих озер – золотые, пурпурные и сапфировые шпили и высокие стены могущественного города, какого земля не знала много дрейфующих веков.

Затем, подобно рассеянному миражу, все исчезло, но галлы на высоком склоне побросали оружие и смотрели как ошеломленные – Ибо человек по имени Кулл исчез, и не было никаких следов его ухода!

Словно в оцепенении Кормак развернул своего коня и поскакал обратно по вытоптанному полю. Копыта его коня разбрызгивали озера крови и звенели о шлемы мертвых людей. По всей долине гремел победный клич. И все же все казалось темным и странным. Какая-то фигура шагала по разорванным трупам, и Кормак смутно осознавал, что это Бран. Гаэль соскочил с коня и встал перед королем. Бран был безоружен и окровавлен; кровь сочилась из порезов на лбу, груди и конечностях; доспехи, которые он носил, были начисто срезаны, а порез прорезал половину его железной короны. Но красный драгоценный камень по-прежнему сиял безупречно, как звезда резни.

“У меня на уме убить тебя”, - сказал гаэл тяжело и как человек, говорящий в оцепенении, - “ибо кровь храбрых людей на твоей голове. Если бы вы подали сигнал к атаке раньше, некоторые были бы живы.”

Бран скрестил руки на груди; его глаза были затравленными. “Бей, если хочешь; я устал от резни. Это холодный напиток, которым заправляют. Король должен рисковать человеческими жизнями и обнаженными мечами. На карту были поставлены жизни всего моего народа; я пожертвовал норманнами – да; и мое сердце болит внутри меня, потому что они были мужчинами! Но если бы я отдал приказ, когда ты этого хотел, все могло бы пойти наперекосяк. Римляне еще не скопились в узком устье ущелья, и, возможно, у них было время и пространство, чтобы снова сформировать свои ряды и отбиться от нас. Я ждал до последнего момента – и разбойники погибли. Король принадлежит своему народу и не может позволить ни своим собственным чувствам, ни жизням людей влиять на него. Теперь мой народ спасен; но мое сердце похолодело в груди ”.

Кормак устало опустил острие меча на землю.

“Ты прирожденный король людей, Бран”, - сказал гэльский принц.

Глаза Брана блуждали по полю. Туман крови витал над всем, где победоносные варвары грабили мертвых, в то время как те римляне, которые избежали резни, бросив свои мечи, и теперь стояли под охраной, смотрели на это горящими глазами.

“Мое королевство – мой народ – спасен”, - устало сказал Бран. “Они придут из вереска тысячами, и когда Рим снова выступит против нас, он встретит сплоченную нацию. Но я устал. Что с Куллом?”

“Мои глаза и мозг были затуманены битвой”, - ответил Кормак. “Я думал увидеть, как он исчезнет, как призрак в лучах заката. Я буду искать его тело”.

“Не ищи его”, - сказал Бран. “С восхода солнца он пришел – в закат он ушел. Из тумана веков он пришел к нам, и обратно в туман эонов он вернулся – в свое собственное королевство”.

Кормак отвернулся; сгущалась ночь. Гонар стоял перед ним, как белое привидение.

“В свое королевство”, - эхом повторил волшебник. “Время и пространство - ничто. Кулл вернулся в свое королевство, в свою корону, в свой век”.

“Значит, он был призраком?”

“Разве ты не почувствовал хватку его твердой руки? Разве ты не слышал его голоса – не видел, как он ест и пьет, смеется, убивает и истекает кровью?”

Кормак все еще стоял, словно в трансе.

“Тогда, если для человека возможно перейти из одной эпохи в другую, еще не рожденную, или выйти из века мертвым и забытым, как вам угодно, со своим телом из плоти и крови и своими руками – тогда он такой же смертный, каким был в свое время. Значит, Кулл мертв?”

“Он умер сто тысяч лет назад, по человеческому исчислению времени”, - ответил волшебник, - “но в свой собственный век.